В комнате, совершенно не похожей на монашескую келью, было имножество других современных электронных приборов и приспособлений. А надписина белых рамах и косяках сообщали нечто вроде: «Мистика противостоиттеологии»...

Да, мистика противостоит теологии – об этом говорил Роджер,пытаясь объяснить, что Доре никак не удавалось гармонично совместить в себе этидва начала, а она обладала и тем и другим, хотя неустанно называла себяисключительно теологом. Свою же коллекцию церковных сокровищ Роджер считалисключительно мистической, связанной с церковными таинствами. Впрочем, таковойона и была в действительности.

Мне вдруг вспомнился еще один эпизод из далекого детства вОверни. Увидев в церкви распятие, я был потрясен видом нарисованной краскойкрови, струившейся из-под ногтей. Наверное, тогда я был еще совсем маленьким.Позже, лет примерно в пятнадцать, в темных углах той самой церкви ясовокуплялся с деревенскими девушками – непростительный грех, и в те временаэто было своего рода геройством; к тому же сын землевладельца и хозяиназамка в нашей деревне рассматривался как нечто вроде желанного быка-производителя.А мои братья в нарушение всех традиций вели себя на удивление целомудренно.Странно, что от их жалкой добродетели не страдал урожай на полях. Впрочем, я слегкостью отдувался за всех. Мысль об этом вызвала у меня улыбку. Но все это,повторяю, было позже, а распятие я увидел лет в шесть-семь. «Какая ужаснаясмерть!» – необдуманно воскликнул я. Услышав столь кощунственное, хотя исовершенно искреннее высказывание, мать рассмеялась и долго не моглауспокоиться, а отец был вне себя от гнева и стыда за своего отпрыска.

Негромкий шум машин, проносившихся по Наполеон-авеню,действовал успокаивающе.

Во всяком случае на меня.

Дора тяжело вздохнула. И вдруг я почувствовал ее ладонь насвоей руке – прикосновение было мягким и мгновенным, но я отчетливо ощутил, какее пальцы прижались к рукаву, словно пытаясь определить, что за плотьскрывается под толстой шерстяной тканью.

А потом те же пальцы скользнули по моему лицу.

Не знаю почему, но этот жест очень характерен для смертных.Как будто стараясь понять, что мы собой представляем, они сгибают пальцы икостяшками проводят по нашим лицам. Возможно, такой жест кажется им болеебезопасным – создает иллюзию, что они касаются кого-то, если можно таквыразиться, опосредованно, в то время как прикосновение подушечками пальцевслишком интимно.

Я не шелохнулся, позволяя ей сделать это, как будто онаслепая, желающая оказать мне знаки внимания. Рука ее медленно двинулась к моимволосам. В комнате достаточно света, чтобы она могла увидеть, как они густы икрасивы. А в том, что они именно таковы, я не сомневался, по-прежнему оставаясьвсе тем же бесстыдным, тщеславным, самодовольным существом, лишь временно ислучайно утратившим уверенность в себе.

Дора опять перекрестилась. Но сделала она это не оттого, чтобоялась меня, а, как я полагал, просто желая еще раз убедиться в чем-то,подтвердить правильность своих выводов. Она безмолвно прочла молитву.

– Я тоже могу это сделать, – сказал я. И начал: – Воимя Отца, и Сына, и Святого Духа...

Когда я закончил, прочитав всю молитву от первого допоследнего слова по-латыни, Дора изумленно посмотрела на меня, и вдруг с губ еесорвался короткий тихий смешок.

Я улыбнулся в ответ. Кровать и стул, на которых мы сидели,стояли в самом углу комнаты. За спиной у Доры было окно, за моей спиной – тоже.Окна, окна, окна... Не дом, а дворец, словно состоявший из одних окон. Явзглянул вверх. Потемневшее от времени дерево потолка в пятнадцати футах наднашими головами не утратило своей прелести. Как здорово, что строителимонастыря следовали европейским стандартам и не поддались соблазну уменьшитьего высоту в угоду моде своего времени.

– Знаете, – заговорил я, – когда я в первый развошел в Нотр-Дам, после того как меня сделали тем, кто я есть, –вампиром... Должен вам сказать, что я стал таким отнюдь не по своей воле и домомента перерождения был обыкновенным смертным, таким же, как вы, толькомоложе. Обряд был совершен надо мной насильно, и я сейчас не помню всехподробностей, не помню даже, молился ли, когда все это происходило. Но однознаю точно и даже описал это в своем романе: я боролся, изо всех сил, допоследнего... Так вот, когда я вошел под своды Нотр-Дам, первое, о чем яподумал, это почему Господь не покарал меня смертью...

– Должно быть, таково было ваше предназначение. В общемпорядке вещей каждому отведено свое место.

– Вы так думаете? И действительно в это верите?

– Да. Я не думала, что когда-нибудь мне доведется лицом клицу столкнуться с таким существом, как вы, однако я никогда не считалаподобную встречу невозможной или невероятной. Все эти годы я жила в ожиданиизнака, какого-то доказательства. Я могла умереть, так и не дождавшись его, нопочему-то всегда чувствовала, что этого не случится... что он... знак...непременно будет мне явлен.

Типично женский по тембру голосок Доры звучал негромко, но внем было столько уверенности и чувства собственного достоинства, что каждоеслово приобретало особую значимость и убедительность, которым мог быпозавидовать и мужчина.

– И вот появляетесь вы, – продолжала она, – исообщаете, что убили моего отца, а потом утверждаете, что он приходил ибеседовал с вами. Нет, я не из числа людей, способных просто отмахнуться оттаких заявлений. Ваши речи не лишены определенного шарма и витиеватойизысканности. Кстати, знаете, что в первую очередь привлекло меня в Библии? Ещев раннем детстве меня заворожила ее витиеватая изысканность. Она помогла мнеузнать и постичь совершенно иной образ жизни. Открою вам один секрет. Однажды япожелала смерти собственной матери, и в тот же день, не прошло и часа, онанавсегда исчезла. Я могла бы рассказать вам еще очень и очень много. И хочу,чтобы вы поняли: единственное мое желание состоит в получении от вас знаний.Ведь вы осмелились войти в Нотр-Дам, и Господь не покарал вас...

– Хотите узнать еще один забавный факт? – перебиля. – Это произошло более двухсот лет назад. В дореволюционном Париже. В тевремена там уже существовали вампиры. Они жили на кладбище Невинных мучеников,глубоко под землей, в катакомбах под старинными склепами. И они боялись войти вНотр-Дам, а когда увидели, что я направился в собор, тоже были уверены, чтоГосподь покарает меня смертью.

Обращенный на меня взгляд Доры оставался спокойным.

– Я разрушил их религию. Их веру в Бога и дьявола. А онибыли вампирами. Такими же земными существами, как и я, полудемонами,полулюдьми, упрямыми, недалекими, пребывающими в вечном смятении. И они несомневались, что Господь непременно покарает их смертью.

– А до вашего появления у них и в самом деле была своярелигия?