– Куда? Полдень еще...

– По дороге объясню, понадобится кое-какая предварительнаяподготовочка. Ты уж соври своей заиньке что-нибудь убедительное, чтобы неволновалась...

Они спустились с чердака, все еще отряхиваясь от пыли ипаутины. Все прочие обитатели дома столпились у маленького телевизора,напряженно пялясь на экран, где не происходило ровным счетом ничегоинтересного. Картинка была статичной и незамысловатой: теплоход, стоящий наякоре. Судя по точке съемки, телеоператор примостился со своей камерой на крышеодного из домов на набережной. Закадровый комментатор что-то бубнил без всякоговоодушевления – ага, в двадцатый, наверное, раз повторял, что никакиетребования пока что не оглашены, что количество террористов по-прежнемунеизвестно, что на теплоходе вроде бы так ничего пока и не происходит...

Надежды Мазура как ни в чем не бывало проскочить к двериоказались тщетными – Кимберли моментально кинулась наперерез, ухватила зарукав:

– Вы куда?

– Мобилизация, – сказал Мазур. – Ты не знала? Всехграждан Содружества мобилизуют в дружины для поддержания порядка и возможногоотпора засевшим в городе террористам. А мы с Майком как-никак гражданеАвстралии...

Она схватила Мазура за лацканы легкой куртки, глаза у неесейчас были совершенно бабьи, испуганные, мокрые, встревоженные.

– Это же опасно! С ума посходили?! Некому лезть туда, кромевас? Есть же полиция, армия...

Видя выражение ее глаз, Мазур почувствовал даже некоторуюгордость, глупую и неуместную. И тут же, выругав себя за дурацкие шутки,торопливо сказал:

– Извини, это я так пошутил... Неудачно, да? Ничегострашного, нам просто надо продлить парочку лицензий. Все конторы ведь работаюткак ни в чем не бывало, это только на набережной заваруха.

Она опустила голову, словно Мазур ее ударил. Отвернулась,дрогнувшим голосом обронила:

– Шутки у тебя, дубина...

Мазур побыстрее просочился на улицу. Лаврик спешил следом.Они спустились с холма, свернули в сторону центра.

– А девочка к тебе неровно дышит, – сказал Лаврик,глядя в сторону. – Приятная девчонка, точно. Но не думаешь же ты, чтоона в тебя всерьез врезалась по самые уши? Ты у нас, в конце концов, несказочный прынц. Я тебе скажу, что происходит, и какая тут психологическаяподоплека. Девочка сама не своя от радости, что на какое-то время вырвалась изгадюшника. Она, конечно, хочет в звезды, спасу нет, но ихний Голливуд – этогадюшник. Говорю как специалист.

– Ты там бывал? – хмуро спросил Мазур.

– Была у меня однажды подруга, – сказал Лаврик. –С «Ленфильма». И ведь не костюмерша какая – актрыса. Имени не говорю, тывсе равно не поверишь, решишь, травлю... Так вот, она мне изряднопорассказывала про милые и душевные нравы означенного «Ленфильма». Интриги,зависть, закулисье и все сопутствующее... У меня ухи в трубочкусворачивались. Так вот, родной, если наш советский «Ленфильм», руководимый иидеологически направляемый – неописуемый змеятник, то я себе представляю, чтодолжно твориться в Голливуде, где ставочки малость повыше... Одним словом, твояКимберли на какое-то время вернулась в нормальную жизнь. На кораблике плавает,по улицам гуляет с мороженым, по темным углам с симпатичным кладоискателемцелуется... Сечешь? Это нормальная жизнь, нормальный отдых. Только рано илипоздно, скорее рано, чем поздно, раздастся рев трубы, и она упорхнет назад,чтобы лезть вон из кожи...

– Сам знаю, – сказал Мазур. – Что ты цепляешься,репей? Ну не можешь же ты всерьез думать, что я потек из-за очередной зайки?Никак не можешь...

Лаврик какое-то время шагал рядом, задумчиво улыбаясьчему-то своему, лицо у него стало грустное и напрочь отрешенное от суровыхсложностей здешнего бытия.

– Это я в походно-полевых условиях провожу сеанспсихотерапии, – сказал он наконец. – Чтобы придать тебе прежнююжелезность. Ты уж прости, но я самолично, собственными зыркалками пару развидел, как ты на нее смотришь почти человеческими глазами... Точно.

– Так ведь «почти», – ухмыльнулся Мазур. – Нюанс?

– Нюанс, – согласился Лаврик. – И все равно,«почти» в наших условиях – это перебор. Всякий должен быть невозмутим и тверд,как Железный Дровосек...

– Не вспоминай про Железного Дровосека, – глухо сказалМазур.

– Почему? А... Но я же книжного имел в виду. Извини. Корочеговоря, я тебе заранее делаю прививку от почти человеческих взглядов в адрескапитанской дочки. Думай о реалиях. О том, что все равно ни черта у вас невыйдет. О том, что она через пару-тройку годочков обязательно испортится.В том смысле, что профессия ее изуродует. Эта профессия, промежду прочим,человека уродует почище нашей. У нее будут замки и виллы, семь мужей. Вместонедотепы Билли Бата при ней будет состоять какая-нибудь двуногая акула, котораяконтракты и денежки из глотки вырвет. И она тебя даже не вспомнит. Уж я-тознаю, – сказал он, глядя под ноги. – В принципе, разница тольков масштабах и ставках...

Он подцепил носком мятую жестяную банку из-под кока-колы и сдребезгом погнал ее по тротуару, мастерски поддавая, пасуя сам себе. Мазур,подхватив ритм, перехватил у него жестянку, и они долго гнали ее по мостовой,перетасовывая, отбирая, всерьез этим увлекшись на какое-то время – двавзрослых мужика, устремившиеся по серьезным делам. В конце концов, банканеожиданно провалилась в ямку, откуда ее никто доставать не стал.

– А может, с ней будет по-другому, – сказалМазур. – Не так уж мрачно…

– А где ты видел, чтобы профессия не уродовалачеловека? – пожал плечами Лаврик. – То-то... Будь пессимистом,родной, пессимизм облегчает жизнь, уберегая от разочарований...

Какое-то время они шагали молча, порой автоматическиоборачиваясь вслед девушкам в символических платьицах. Мазур нисколечко несоврал Кимберли – жизнь в городе, если приглядеться, продолжалась как ни вчем не бывало, далеко не все казались настолько любопытными, чтобы жариться насолнцепеке у набережной и глазеть на теплоход, неподвижно торчавший вдали отберега. Разве что полицейских стало гораздо больше, они маячили даже там, гдеотродясь их не было. Пару paз они видели в витринах работающие телевизоры с тойже картинкой: теплоход на якоре, снятый с высоты.

– Слушай, – сказал Мазур. – По-моему, пора,наконец, мне сказать – а камо это мы грядеши? Мы ведь недвусмысленноудаляемся от берега, в противоположную сторону топаем...

– А нам туда и надо, – сказал Лаврик. – Понимаешьли, твой Флорес-Фуерес то ли стратег изрядный, и то ли трусоват малость. Он тутсидит с парочкой приближенных в домике на горе и руководит своими орлами порадио, с безопасного отдаления. Хатку уже обложили аккуратненько наши друзья.Сейчас мы туда войдем и задушевно поспрошаем генералиссимуса сраного о деталях– сколько, с чем, и прочее...

Мазур спокойно кивнул. Большего знать и не требовалось – они мысли не допускал, что сеньор Аугусто станет запираться или вилять. Так уж вжизни повелось: все, кому они задавали вопросы по делу, рано или поздноначинали отвечать так охотно и многословно, что порой одергивать приходилось,чтобы уши не заложило от болтовни...