Ренессансный тип, Бенвенуто Челлини, думал Николас, любуясьтем, как артистично Влад опрокидывает стопку и одновременно слушает телефон.Обычно разговор продолжался не более минуты, но на сей раз беседа что-тозатягивалась. Соловьев нахмурился, забарабанил пальцами по столу.

– …Это точно? – сыпал он короткими вопросами – …И имя, ифамилия?… А тормознуть нельзя…? Кто-кто?… Тот самый?… Египетская сила! Ну,тогда всё, капут. Понесет отстой по трубам… У кого на контроле?… У самого?… – Идальше в том же духе.

Фандорин нетерпеливо ждал. Сейчас он расскажет Владикутакое, что тот поймет: занятия историей могут быть приключением не менееавантюрным, чем удалой российский бизнес.

– Вот что, Коля, – сказал Влад, закончив разговор. Его глазасмотрели на Николаса серьезно и трезво, будто трех рюмочных шеренг не было и впомине. – Дело пахнет крематорием. Мой человечек звонил, из ментуры. Я ему, какмы сюда приехали, звякнул, велел проверить, нет ли геморроя. Ну, в смысле,засветились ли мы с тобой, не попали ли в розыск.

– Что, попали? – похолодел Фандорин. Соловьев мрачноответил:

– Я – нет, а ты – да. Никто нас там не видал. Во всякомслучае, свидетели пока не объявились. Но мы с тобой, Коля, облажались, какпоследние бакланы. Не обшмонали покойничка. А у него, суки аккуратной, вблокнотике твоя фотокарточка, и на обороте написано: «Николас Фандорин», плюсназвание гостиницы и еще какой-то адрес на Пироговке. Так что извиняйте, мистерФандорин, российская граница для вас теперь на запоре. Влад вздохнул. – Ты в розыске,Коля, и в ломовом – по высшему разряду.

– Почему по высшему? – слабым голосом спросил Николас.Потянулся за рюмкой, но отдернул руку – мозги и так едва слушались, а между темдело обретало уж совсем скверный оборот.

– Дело на контроле у министра. Ты хоть знаешь, кого мы стобой кончили? – нервно улыбнулся Влад. – Нет? Ну, тогда считай вышеизложенноехорошей новостью, потому что сейчас будет плохая. Этот чудила с «береттой» –сам Шурик, король мокрушного заказа. На дядю Васю из Конотопа он быковать нестал бы. Думаю, за Шурика на тебя сейчас такие люди обидятся, что рядом с нимиМВД и МУР покажутся мамой и папой…

Фандорин яростно потер ладонью лоб, чтобы окружающий мирперестал легкомысленно покачиваться.

– Я должен сдаться властям. Объясню, как всё произошло. Этобыла самооборона.

– Ну да, – кивнул Соловьев. – Самооборона: три контрольных вчерепок. Или ты скажешь ментам, что это твой друг Владик его домачивал?

– Что ты! – в ужасе вскричал Николас. – Я про тебя вообщеничего говорить не буду! Скажу, что остановил первую попавшуюся машину, чтономера не запомнил, водителя не разглядел, что…

– В МУРе не фраера сидят. Ты пообъясняй им, откуда уанглийского историка знакомые вроде Шурика и в каких кембриджах тебя научилисуперкиллера из его же собственной волыны компостировать.

Фандорин повесил голову. Ситуация представлялась совершеннобезвыходной. Сдаться милиции – значит, подвести человека, который пришел напомощь в трудную минуту. Не сдаться – превратиться в беглого преступника.

– Короче, так. – Влад стукнул кулаком по столу – две пустыерюмки перевернулись, из трех полных расплескалась водка. – Мне что Шурик, чтоМУРик, что министр Куликов. Будешь припухать здесь столько, сколько надо. А какпоутихнет, я тебя через Турцию по фуфловой ксиве отправлю. Мусора хрен с ними,они тебя тут не найдут. Я тех, других опасаюсь. Кто Шурика с поводка спустил.Говори, Коля, всё, что знаешь, не томи. Я должен прикинуть, откуда ждатьнаката, чтоб вовремя окопаться.

Николас смотрел на красивого человека Влада Соловьева имолчал. Сегодня у магистра истории был вечер мужественных решений. Недавно онпринял одно, отчаянное по своей смелости, а теперь вызревало второе, еще болеебезрассудное.

Не будет он ничего рассказывать храброму флибустьеру. Иубежищем его не воспользуется. Потому что это было бы чудовищной подлостью.Достаточно того, что он втянул в эту страшную историю Алтын. Что же он – совсемподонок, губить тех, кто ему помогает?

Поступить с Владом порядочно и честно можно было толькоодним способом – исчезнуть из его жизни, не подвергать смертельной опасности.

– Что молчишь, пенек ты английский? – взорвался Соловьев. –Думаешь, я тебя прикрыть не сумею? Сумею, не дрожи. Ты не смотри, что я безохраны езжу. Не признаю телохранителей. Свое тело белое я как-нибудь самсохраню. А если не сохраню – две копейки мне цена. Но бойцы у меня есть, броневые.Я их из Черногорска импортирую, так что они на меня, как на Господа Бога,молятся… Ты чего такой белый? Замутило?

А побледнел Николас оттого, что понял: не отпустит егоСоловьев. С точки зрения его флибустьерской этики это было бы предательством.Удержит попавшего в беду друга, хоть бы даже и насильно. Запрет под замок, вномер с мебелью красного дерева и навороченным компьютером – церемониться нестанет. Допускать этого нельзя.

Эффективнее всего срабатывают самые простые уловки. Николасвспомнил, как ловко он ушел от мистера Пампкина, многоопытного советника побезопасности.

– Да, мутит, – сказал магистр, рванув ворот рубашки.Поднялся, нарочно пошатнулся (чемоданчик держал в руке). – Нехорошо. У менябывает приступы аллергии. Я в туалет.

– А кейс тебе зачем?

– Там таблетки, – соврал Николас. – Сейчас приму, и пройдет.

Для правдоподобия блейзер пришлось оставить на стуле. Там,во внутреннем кармане паспорт. Зачем ему теперь паспорт? Вот бумажник в карманебрюк – это хорошо.

Вышел в коридор. Сбежал вниз по лестнице.

Из ресторана неслись протяжные звуки песни «По диким степямЗабайкалья». Пели два голоса – один всё тот же, хрипловатый, мужской; другоймелодичный, женский. Красиво выводили, но сейчас было не до песен.

Помахать рукой Зинуле, улыбнуться. Швейцару сунуть бумажку.

Всё!

Ночь. Оказывается, уже ночь.

Ай да Николас, ай да ловкач, всех перехитрил – как Колобок.И от бабушки ушел, и от дедушки ушел.

Как похолодало-то. Марш-марш! Подальше от «Кабака».

По ди-ким сте-пям Забай-калья! Левой, левой!

Раз-два!

Приложение:

Лимерик, сочиненный нетрезвым Н.Фандориным вечером 15 июня,во время побега из «Кабака»

Пройдоха и ловкий каналья,

А также законченный враль я.