Испанки — прекрасные жены. У меня никогда не было женыиспанки, так что я это знаю. А когда я опять начну вести занятия вуниверситете, из нее выйдет отличная преподавательская супруга, и еслистуденты, изучающие испанский язык, зайдут как-нибудь вечерком выкуритьтрубочку и потолковать в неофициальной обстановке о Кеведо, Лопе де Вега,Гальдосе и других славных покойниках, Мария сможет рассказать им о том, какодин из крестоносцев в синих рубашках, поборников правой веры, сел ей на голову,а другие скрутили ей руки за спину, задрали юбку и подолом заткнули рот.

Интересно, как примут Марию в Миссуле, штат Монтана. Если,конечно, мне удастся вернуться на мою старую службу в Миссуле. Боюсь, что я тамокончательно прослыл красным и меня занесли в черный список. Хотя кто егознает. Может быть, и нет. Ведь они понятия не имеют, что я здесь делаю, да и неповерили бы никогда, если б им рассказать, а испанскую визу я получил еще дотого, как ввели ограничения.

Мой срок истекает только осенью тридцать седьмого года. Яуехал летом тридцать шестого, и хотя отпуск у меня ровно на год, вернуться ядолжен к началу осеннего семестра, не раньше. До начала осеннего семестравремени еще много. И до послезавтра времени еще много, если уж на то пошло.Нет. Насчет университета, я думаю, можно не беспокоиться. Нужно тольковернуться к началу осеннего семестра, и все будет в порядке. Только постаратьсявернуться к началу осеннего семестра.

А все-таки странной жизнью я живу вот уже долгое время. Чертего знает, до чего странной. С Испанией связана твоя профессия и твоя служба, инет ничего удивительного в том, что ты поехал в Испанию. Летом тебе не разприходилось работать на строительстве различных технических сооружений, или напрокладке лесных дорог, или в артиллерийском парке, и ты научился обращаться сдинамитом, поэтому в том, что ты взялся за работу подрывника, тоже ничегоудивительного нет. Работа как работа, вот только всегда нужно торопиться.

Как только работа подрывника становится для тебя техническойзадачей, ты больше ничего, кроме технической задачи, в ней не видишь. Но тутесть еще много другого, что совсем не так просто, хотя, по правде сказать, тыдовольно легко с этим свыкся. Например, тут всегда старательно ищешь наиболееблагоприятные условия для убийства, неизбежно связанного с работой подрывника.Разве громкие слова делают убийство более оправданным? Разве от этих громкихслов оно становится более приятным делом? Ты что-то уж очень охотно взялся заэто, если хочешь знать. И на что ты будешь похож, или, точнее сказать, на чтоты будешь годен, когда окончится твоя служба Республике, предвидеть довольнотрудно. Но, вероятно, ты от всего этого освободишься, написав про это, подумалон. Как только ты про это напишешь, все пройдет. И книга будет хорошая, еслитебе удастся написать ее. Гораздо лучше той.

Но пока что в жизни ты можешь рассчитывать только на сегодняи завтра, сегодня и завтра, и так будет и дальше (надеюсь), подумал он, ипоэтому используй то время, которое у тебя есть, и будь благодарен. А если смостом кончится плохо? Не похоже, чтобы кончилось хорошо.

Зато с Марией все было хорошо. Разве нет? Ну разве нет,подумал он. Может быть, это все, что я еще могу взять от жизни. Может быть, этои есть моя жизнь, и вместо того, чтобы длиться семьдесят лет, она будет длитьсятолько сорок восемь часов или семьдесят часов, вернее, семьдесят два. Троесуток по двадцать четыре часа — это как раз и будет семьдесят два часа.

Вероятно, за семьдесят часов можно прожить такую же полнуюжизнь, как и за семьдесят лет; если только жил полной жизнью раньше, до того,как эти семьдесят часов начались, и если уже достиг известного возраста.

Что за чушь, подумал он. До чего можно дойти, когда вот такразговариваешь сам с собой. Самая настоящая чушь. А может быть, и не такая ужчушь. Ладно, там видно будет. Последний раз я спал с женщиной в Мадриде. Нет,не в Мадриде, а в Эскуриале. И если не считать того, что среди ночи я проснулсяи мне вдруг показалось, будто это кто-то другой, и я был счастлив, пока невспомнил, кто это на самом деле; это было все равно что ворошить пепел, толькоприятнее. А предпоследний раз это произошло в Мадриде, и если не считать того,что я все время сам себя старался обмануть, все было так же или даже еще хуже.Так что я не принадлежу к романтикам, воспевающим испанскую женщину, и никогдане придаю здесь случайной встрече большего значения, чем случайным встречам влюбой другой стране. Но когда я с Марией, я люблю ее до того, что мне вправдухочется умереть, а я никогда раньше не верил, что так бывает и что это можетслучиться со мной.

Так что, если придется семьдесят лет жизни променять насемьдесят часов, мне есть чем произвести обмен, и я рад, что знаю об этом. Иесли для меня не существует того, что называется очень долго, или до концадней, или на веки вечные, а есть только сейчас, что ж, значит, надо ценить то,что сейчас, и я этим счастлив. Сейчас, ahora, maintenant, heute. Странно, чтотакое слово, как «сейчас», теперь означает весь мир, всю твою жизнь. Estanoche, сегодня вечером, ce soir, heute abend. Страна и жена. Pays et mari. Нет,не выходит. По-французски вместо жены получается муж. А к Frau и вовсе неподберешь рифмы. Взять слово «смерть», mort, muerte и Tod. Tod — самое мертвоеиз всех. Война, guerre, guerra и Krieg. Krieg больше всего подходит к войне — аможет быть, нет. Может быть, это просто кажется, потому что немецкий языкзнаешь хуже других. Милая, cherie, prenda, Schatz. Все никуда не годится противМарии. Мария — вот это имя.

Ну что ж, они это сделают все вместе, и теперь уже недолгоосталось ждать. Правда, успех кажется все более и более сомнительным. Такоедело нельзя делать утром. Ведь уходить можно только с наступлением темноты, апродержаться здесь целый день немыслимо. Но если бы удалось дождатьсянаступления темноты, то можно было бы пробраться назад, в лагерь. А тогда всееще, может быть, обойдется. Ну хорошо, а если все-таки попытаться уйти придневном свете? Что тогда? Бедный Эль Сордо, он даже заговорил обыкновенным человеческимязыком ради того, чтобы объяснить мне это все как следует. Как будто я сам обэтом не думал всякий раз, когда оставался наедине со своими мыслями послеразговора с Гольцем. Как будто это не застряло у меня в голове спозапозавчерашнего вечера, точно непереваренный кусок теста в желудке.

Удивительная вещь! Каждый раз решаешь, что вот этонастоящее, а под конец оказывается, что ничего настоящего в этом нет, и так всюжизнь. Ведь никогда еще такого, как сейчас, не было. И ты уже решил, что этогоу тебя никогда и не будет. И вот, придя на такое гиблое дело, взявшись спомощью двух жалких горсточек партизан взорвать при невыполнимых условиях мост,чтобы предотвратить контрнаступление, которое, вероятно, уже началось,встречаешь такую девушку, как Мария. Ну и что ж? Это на тебя похоже. Все делотолько в том, что слишком поздно ты ее встретил.