— Молчи ты, — сказала Пилар, не глядя на него. — Слушай,Мария, скажи мне одну вещь.

— Нет, — сказала Мария и покачала головой.

— Мария, — сказала Пилар, и голос у нее был такой жесуровый, как ее лицо, а в лице не было дружелюбия. — Скажи мне одну вещь, посвоей воле скажи.

Девушка покачала головой.

Роберт Джордан думал: если б только мне не нужно былоработать с этой женщиной, и ее пьяницей-мужем, и ее жалким отрядом, я бы ейсейчас закатил такую пощечину, что…

— Ну, говори, — сказала Пилар девушке.

— Нет, — сказала Мария. — Нет.

— Оставь ее в покое, — сказал Роберт Джордан каким-то чужимголосом. Все равно дам ей пощечину, и черт с ними со всеми, подумал он.

Пилар даже не ответила ему. Это не напоминало змею,гипнотизирующую птицу, или кошку, играющую с птицей. В ней не было ничегохищного или коварного. Но она вся была напряжена, как кобра, приподнявшаяголову и раздувшая шею. Напряжение это чувствовалось. Чувствовалась угроза,скрытая в этом напряжении. Однако злости не было, только властное желаниезнать. Лучше бы мне не видеть этого, подумал Роберт Джордан. Но пощечину тутдавать не за что.

— Мария, — сказала Пилар. — Я тебя не трону. Ты мне скажи посвоей воле.

De tu propia voluntad, — так это звучало по-испански.

Девушка покачала головой.

— Мария, — сказала Пилар. — Ну, по своей воле. Ты меняслышишь? Скажи что-нибудь.

— Нет, — тихо ответила девушка. — Нет и нет.

— Ты ведь мне скажешь, — сказала ей Пилар. — Что-нибудь, всеравно что. Вот увидишь. Ты должна сказать.

— Земля плыла, — сказала Мария, не глядя на женщину. —Правда. Но этого не расскажешь.

— Так, — сказала Пилар, и ее голос прозвучал тепло иласково, и в нем не было принуждения. Но Роберт Джордан заметил мелкие каплипота, проступившие у нее на лбу и над верхней губой. — Вот оно что. Вот оно,значит, как было.

— Это правда, — сказала Мария и закусила губу.

— Конечно, это правда, — ласково сказала Пилар. — Только неговори об этом людям, потому что они никогда не поверят тебе. Скажи, Ingles, втебе нет цыганской крови?

Роберт Джордан помог ей подняться.

— Нет, — сказал он. — Насколько я знаю.

— В Марии тоже нет, насколько она знает, — сказала Пилар. —Pues es muy raro. Это очень странно.

— Но это было, Пилар, — сказала Мария.

— Como que no, hija? — сказала Пилар. — Почему же не быть,дочка? Когда я была молодая, у меня так плыла земля, что даже страшно было,вдруг она вся уйдет из-под меня. Каждую ночь это бывало.

— Лжешь ты, — сказала Мария.

— Да, — сказала Пилар. — Лгу. Это бывает только три раза вжизни. Она у тебя в самом деле плыла?

— Да, — сказала девушка. — Это правда.

— А у тебя, Ingles? — Пилар посмотрела на Роберта Джордана.— Только не лги!

— Да, — сказал он. — Это правда.

— Ладно, — сказал Пилар. — Ладно. Это хорошо.

— Что это ты такое говорила про три раза? — спросила Мария.— Что это такое значит?

— Три раза, — сказала Пилар. — Один у тебя уже был.

— Только три раза?

— А у многих людей ни разу, — сказала ей Пилар. — Ты точнопомнишь, что она плыла?

— Удержаться трудно было, — сказала Мария.

— Значит, верно, плыла, — сказала Пилар. — Ну, раз так,вставай и идем в лагерь.

— Что это за вздор про три раза? — спросил Роберт Джордан уженщины, когда они шли через сосновый лес.

— Вздор? — Она искоса глянула на него. — Это совсем невздор, мой маленький англичанин.

— Что же это, колдовство, вроде гаданья по руке?

— Это так и есть, все gitanos[44] это по себе знают.

— Но мы не gitanos.

— Да. Но тебе повезло. Бывает иногда, что везет не толькоцыганам.

— Значит, ты это всерьез сказала про три раза?

Она как-то странно посмотрела на него.

— Оставь меня в покое, Ingles, — сказала она. — Не приставайко мне. Ты еще слишком молод, чтобы я с тобой разговаривала.

— Но, Пилар… — сказала Мария.

— Молчи, — ответила ей Пилар. — Один раз у тебя уже было,еще тебе осталось два.

— А у тебя сколько было? — спросил ее Роберт Джордан.

— Два, — сказала Пилар и подняла два пальца. — Два. Итретьего уже не будет.

— Почему? — спросила ее Мария.

— Да замолчи ты, — сказала Пилар. — Молчи. Ох, уж эти мнемолокососы!

— Почему не будет третьего? — спросил Роберт Джордан.

— И ты тоже молчи, понятно? — сказала Пилар. — Молчи.

Ладно, сказал себе Роберт Джордан. Меня на это не возьмешь.Я знаю немало цыган, и все они с причудами. Да, впрочем, и мы тоже. Разницатолько в том, что мы честно зарабатываем свой хлеб. Никто не знает, от какогоплемени мы происходим, и что мы унаследовали от него, и какие тайны скрывалисьв дремучих лесах, где жили наши прародители. Мы знаем только, что мы ничего незнаем. Мы ничего не знаем о том, что с нами случается по ночам. Впрочем, когдаэто случается днем, это очень хорошо. Что случилось — случилось, но вот этойженщине не только непременно нужно было заставить девушку сказать, хотя таэтого не хотела, — ей нужно взять это себе и сделать своим. Ей нужно примешатьк этому какую-то цыганскую чертовщину. Может быть, ей и нелегко пришлось там,на горе, но только что, на опушке, она одержала верх. Если б то, что онасделала, было сделано со зла, ее стоило бы застрелить. Но это было не со зла.Это было только желание сохранить свою хватку жизни. Сохранить ее через Марию.

Когда с этой войной будет покончено, ты можешь взяться заизучение женской психологии, сказал он себе. Начнешь хотя бы с Пилар. Правдусказать, у нее сегодня был трудный день. До сих пор она ни разу еще не пускалав ход цыганских фокусов. Вот разве только гаданье по руке. Да, верно, гаданьепо руке. И я не думаю, что она просто дурачила меня с этим гаданьем. Онадействительно не хочет говорить, что она прочла у меня на руке. Она в этоповерила и молчит. Но это еще ничего не доказывает.

— Послушай, Пилар, — сказал он женщине.