И тут эта женщина, эта Пилар, буквально втолкнула девушку втвой спальный мешок, и что тогда случилось? Да, что случилось? Что случилось?Скажите мне, пожалуйста, что случилось? Да. Именно это и случилось. Как раз этосамое и случилось.

Нечего выдумывать, будто Пилар толкнула ее в твой спальныймешок, и нечего делать вид, будто это что-то незначительное или что-то грязное.Ты пропал, как только увидел ее. Как только она открыла рот и впервыезаговорила с тобой, ты уже почувствовал это, сам знаешь. Раз это пришло, — а тыуже думал, что оно никогда не придет, — нечего бросать в это грязью, потому чтоты знаешь, что это оно и есть, и ты знаешь, что оно пришло в ту самую минуту,когда ты первый раз увидел ее с тяжелой железной сковородой в руках.

Тогда оно тебя и сразило, и ты это знаешь, так зачем жевыдумывать? У тебя внутри все переворачивается как только ты на нее взглянешьили она взглянет на тебя. Так почему же не признать это? Хорошо, я признаю. Анасчет того, что Пилар будто бы толкнула ее к тебе, так Пилар только показаласебя умной женщиной, и больше ничего. Она заботливо следила за девушкой, и онасразу поняла все, когда девушка вернулась в пещеру с пустой сковородой.

И она ускорила дело, Пилар ускорила дело, и благодаря ейбыла вчерашняя ночь и сегодняшний час после обеда. Она гораздо разумнее тебя, иона понимает, что такое время. Да, сказал он себе, пожалуй, надо признать, чтоона в известной мере знает Цену времени. Ей нелегко пришлось там, на горе,потому что она не хотела, чтобы другие лишились того, чего лишилась она, нопризнать, что она этого лишилась, оказалось выше ее сил. И ей пришлось нелегко,а мы, боюсь, только подливали масла в огонь.

Но так или иначе, это случилось, и это есть, и можно смелопризнаться в этом, а теперь тебе не осталось и двух ночей с Марией. Ни коротатьвек, ни жить вместе, ни иметь то, что положено иметь людям, — ничего. Однаночь, которая уже миновала, один час сегодня днем, одна ночь впереди — можетбыть. Так-то.

Ни жизни, ни счастья, ни легких радостей бытия, ни детей, нидома, ни ванной, ни чистой пижамы, ни утренней газеты, ни просыпаться вместе,чувствуя, что она рядом и ты не один. Нет. Ничего этого не будет. Но если этовсе, что еще может сбыться в жизни из твоих желаний, если ты наконец нашел это,так неужели нельзя провести хоть одну ночь в настоящей постели?

Ты просишь невозможного. Ты просишь совершенно невозможного.И если ты в самом деле любишь эту девушку так, как говоришь, постарайся любитьее очень крепко, и пусть будет хотя бы сильным то, что не может быть ни долгим,ни прочным. Слышишь? В старину у людей уходила на это вся жизнь. А ты, еслитебе выпадет две ночи, будешь считать, что тебе необыкновенно повезло. Двеночи. Целых две ночи на то, чтобы любить, лелеять и чтить. В горе и в счастье.В болезни и в смерти. Нет, не так. В болезни и в здравии. Покуда не разлучитнас смерть. Две ночи. Более чем вероятно. Более чем вероятно, а теперь довольнодумать об этом. Хватит. Это тебе может повредить. Не делай того, что тебе можетповредить. Вот-вот.

Именно об этом говорил Гольц. Чем дольше он здесь, тем умнеекажется ему Гольц. Именно это Гольц и подразумевал, когда говорил о компенсацииза нерегулярную службу. Может быть, и у Гольца это было, и все дело тут вобстоятельствах, в том, что нет времени и торопишься взять свое от жизни. Можетбыть, в таких обстоятельствах это бывает у каждого, и ему только кажется, что вэтом есть что-то особенное, кажется, потому что это случилось с ним? Можетбыть, и Гольцу случалось наспех переспать с девушкой, когда он командовалнерегулярными кавалерийскими частями Красной Армии, и от сочетанияобстоятельств и всего остального те девушки казались ему такими же, какойсейчас Роберту Джордану кажется Мария?

Вероятно, Гольцу все это было знакомо, и именно это он ихотел сказать: умей прожить целую жизнь за две ночи, которые тебе отпущены;вместить все, что надо было бы иметь всегда, в тот короткий срок, когда тыможешь это иметь.

Философия правильная. Но он не верил, что Мария — толькопорождение обстоятельств. Разве что сыграли роль не только его, но и ееобстоятельства. Ее единственное обстоятельство не очень приятно, подумал он.Да, не очень приятно.

Что ж, если это так, значит, это так. Но нет закона, которыйзаставил бы его сказать, что это хорошо. Я не знал, что способен чувствоватьто, что я теперь почувствовал, думал он. Что со мной может случиться такое. Ябы хотел, чтобы так было всю жизнь. Так оно и будет, сказала другая половинаего существа. Так оно и будет. Ты это чувствуешь сейчас, а это и есть вся твояжизнь — сейчас. Больше ничего нет, кроме сейчас. Нет ни вчера, ни завтра.Сколько времени тебе потребуется на то, чтобы уразуметь это? Есть толькосейчас, и если сейчас — это для тебя два дня, значит, два дня — это вся твояжизнь, и все должно быть сообразно этому. Вот это и называется прожить целуюжизнь за два дня. И если ты перестанешь жаловался и просить о том, чего неможет быть, это будет очень хорошая жизнь. Хорошая жизнь не измеряетсябиблейскими периодами времени.

А потому не тревожься, бери то, что есть, и делай свое дело,и у тебя будет очень долгая жизнь и очень веселая. Разве не весело былопоследнее время? Чего ты жалуешься? Такая уж это работа, сказал он себе, и емуочень понравилась эта мысль; главное — не те новые истины, которые узнаешь, ате люди, с которыми приходится встречаться. Он был доволен, что сумел пошутить,и он снова вернулся к девушке.

— Я тебя люблю, зайчонок, — сказал он ей. — Что ты такоеговорила сейчас?

— Я говорила, что тебе незачем беспокоиться о своей работе,потому что я не буду вмешиваться и не буду тебе надоедать Ты мне только скажи,если я чем-нибудь могу помочь тебе.

— Ничего не нужно, — сказал он. — Это очень простое дело.

— Я расспрошу Пилар, как надо заботиться о мужчине, и будуделать все, что она велит, — сказала Мария. — А потом я и сама научусь видеть,что нужно, а чего не увижу, ты мне можешь сказать.

— Мне ничего не нужно.

— Que va, ничего не нужно! Вот хотя бы твой спальный мешок,его сегодня утром надо было вытрясти, и проветрить, и повесить где-нибудь насолнце. А вечером убрать до того, как выпадет роса.

— Ну, дальше, зайчонок.

— Носки твои надо выстирать и высушить. Я буду следить,чтобы у тебя всегда было в запасе две пары.

— А еще что?

— Я могу чистить и смазывать твой револьвер, если тыпокажешь мне, как это делается.

— Поцелуй меня, — сказал Роберт Джордан.

— Постой, это ведь серьезное дело. Ты мне покажешь, какчистить револьвер? У Пилар есть тряпки и масло. И шомпол у нас в пещере есть, —по-моему, он как раз подойдет.

— Ну конечно. Я тебе непременно покажу.