— И вот еще что, — сказала Мария. — Ты меня научи стрелятьиз него, и тогда каждый из нас сможет застрелить себя или другого, чтобы непопасться в плен, если будет ранен.

— Очень интересно, — сказал Роберт Джордан. — И много у тебятаких идей?

— Немного, — сказала Мария. — Но это очень хорошая идея.Пилар дала мне вот эту штуку и показала, как с ней обращаться. — Онарасстегнула нагрудный карман рубашки, вынула небольшой кожаный футляр, такой,как для карманного гребешка, сняла перетягивавшую его резинку и вынулабритвенное лезвие. — Я всегда ношу это с собой, — объяснила она. — Пиларговорит, нужно сделать надрез вот здесь, под самым ухом, и провести до сих пор.— Она показала пальнем. — Она говорит, что тут проходит большая артерия и еслитак провести, то непременно заденешь ее. И она говорит, что это не больно,нужно только крепко нажать под ухом и сейчас же вести вниз. Она говорит, этоочень просто, и если уж так сделаешь, то помешать нельзя.

— Правильно, — сказал Роберт Джордан. — Здесь соннаяартерия.

Значит, она все время с этим ходит, подумал он. Решениепринято, и все подготовлено на тот случай, если надо будет его осуществить.

— Но лучше, если ты меня застрелишь, — сказала Мария. —Обещай, если когда-нибудь случится так, что это будет нужно, ты возьмешь изастрелишь меня.

— Конечно, — сказал Роберт Джордан. — Обещаю.

— Ну вот, спасибо, — сказала Мария. — Я знаю, что это не таклегко.

— Ничего, — сказал Роберт Джордан.

Обо всем этом забываешь, подумал он. Забываешь обо всехпрелестях гражданской войны, когда слишком много думаешь о своей работе. Тысовсем забыл об этом. Что ж, так и нужно. Вот Кашкин не мог забыть, и этомешало его работе. А может быть, у бедняги с самого начала было предчувствие?Странно, что он без всякого волнения думал о том, как пришлось застрелитьКашкина. Когда-нибудь, вероятно, он почувствует волнение от этой мысли. Но покане чувствует никакого.

— Я еще много чего могу для тебя сделать, — сказала Мария,шагая рядом с ним, очень серьезная и по-женски озабоченная.

— Кроме того, что застрелить меня?

— Да. Я могу свертывать для тебя сигареты, когда твои струбочками все выйдут. Меня Пилар научила, и я очень хорошо умею их свертывать— туго и ровно, и табак не просыпается.

— Великолепно, — сказал Роберт Джордан. — И ты самазаклеиваешь их языком?

— Да, — сказала девушка. — А когда ты будешь ранен, я будуза тобой ухаживать, и перевязывать тебя, и кормить…

— А если я не буду ранен? — спросил Роберт Джордан.

— Ну, я буду ухаживать за тобой, когда ты заболеешь, иварить тебе бульон, и умывать тебя, и все для тебя делать. И буду тебе читатьвслух.

— А если я не заболею?

— Ну, я буду приносить тебе кофе по утрам, как только тыпроснешься…

— А если я не люблю кофе? — спросил Роберт Джордан.

— Нет, любишь, — радостно сказала девушка. — Сегодня утромты выпил две кружки.

— А представь себе, что мне вдруг надоел кофе, а застрелитьменя не понадобилось, и я не ранен, и не болею, и бросил курить, и носков уменя только одна пара, и я сам научился вытряхивать свой спальный мешок. Чтотогда, зайчонок? — Он потрепал ее по плечу. — Что тогда?

— Тогда, — сказала Мария, — я попрошу у Пилар ножницы иподстригу тебя покороче.

— Мне не нравится короткая стрижка.

— Мне тоже, — сказала Мария. — Мне нравится, как у тебясейчас. Вот. А если тебе совсем ничего не нужно будет, я буду сидеть и смотретьна тебя, а ночью мы будем любить друг друга.

— Отлично, — сказал Роберт Джордан. — Последняя частьпроекта заслуживает особенного одобрения.

— По-моему, тоже. Это лучше всего, — улыбнулась Мария. — Ах,Ingles, — сказала она.

— Меня зовут Роберто.

— Я знаю. Но мне больше нравится Ingles, как зовет тебяПилар.

— А все-таки мое имя Роберто.

— Нет, — сказала она. — Теперь твое имя Ingles, уже второйдень. Скажи мне, Ingles, я тебе не могу помочь в твоей работе?

— Нет. То, что я делаю, нужно делать одному и с яснойголовой.

— Хорошо, — сказала она. — А когда ты это кончишь?

— Если все пойдет гладко, то сегодня вечером.

— Хорошо, — сказала она.

Внизу под ними темнел последний перелесок, за которым быллагерь.

— Кто это? — спросил, указывая, Роберт Джордан.

— Пилар, — сказала девушка, глядя по направлению его руки. —Ну конечно, это Пилар.

На краю луга, у самой лесной опушки, сидела женщина, опустивголову на руки. Оттуда, где они стояли, она была похожа на большой темный узел,выделяющийся на рыжине стволов.

— Идем, — сказал Роберт Джордан и пустился бегом через луг.

В высоком, до колен, вереске бежать было очень трудно, и онвскоре замедлил ход и пошел шагом. Теперь он видел, что женщина уткнуласьголовой в сложенные на коленях руки, и ее очень широкая фигура казалась чернойна фоне сосны. Он подошел и резко окликнул:

— Пилар!

— А! — сказала она. — Намиловались?

— Тебе нездоровится? — спросил он, наклоняясь над ней.

— Que va, — сказала она. — Просто я спала.

— Пилар, — сказала Мария, подойдя и опускаясь на коленирядом с ней. — Что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь?

— Я себя чувствую замечательно, — сказала Пилар, нопродолжала сидеть. Она оглядела их обоих. — Ну как, Ingles, — спросила она. —Еще раз показал свою прыть?

— Ты правда хорошо себя чувствуешь? — спросил РобертДжордан, не обращая внимания на ее слова.

— А чего мне делается? Я спала. А вы?

— Нет.

— Ну, — сказала Пилар девушке. — Тебе, я вижу, это пришлосьпо душе.

Мария покраснела и ничего не ответила.

— Оставь ее в покое, — сказал Роберт Джордан.

— Тебя не спрашивают, — ответила ему Пилар. — Мария, —сказала она, и голос ее прозвучал сурово.

Девушка не подняла глаз.

— Мария, — повторила женщина. — Я сказала, что тебе это,видно, пришлось по душе.

— Оставь ее в покое, — повторил Роберт Джордан.