– Да чего только не болтают, – уклончиво ответилКрапива, но и скудного намёка оказалось достаточно. Тёмные глаза Тилорнаразгорелись охотничьим задором:

– Вели, добрый мастер, раздобыть таких кристаллов дазакажи у стекловара несколько глубоких чаш из хорошего стекла, чистого ипрозрачного. Я покажу тебе, как напитать поверхность железа другим металлом, небоящимся даже морской воды!

– Напитать? – не поверил бронник. – Железоже! Что туда впитается? Это тебе не доску олифить…

– Видишь ли, – принялся объяснять Тилорн, –железо, как и прочие вещества, состоит из мельчайших, незримых простым глазомчастичек. При определённых условиях можно…

– Ты колдун! – объявил Крапива и осенил себяКатящимся Крестом, отгоняя возможную скверну. – Уходи!

– Он не колдун, – сказал Волкодав. – Онучёный. – Подумал и добавил: – Не видел, как он за серебро брался? Зажелезо?.. – Крапива молчал, и Волкодав хлопнул Тилорна по плечу: –Пошли. Я ещё лук хотел посмотреть.

– Погоди, – вдруг поднял руку мастер. –Добро, поставил я чаши, купил твою отраву… дальше-то что?

Тилорн потребовал лоскут берёсты побольше и чем на нёмрисовать. Кончилось тем, что Крапива клятвенно пообещал Волкодаву накормитьТилорна за свой счёт вечерей, а потом отрядить двоих унотов, сиречь учеников,чтобы в целости и сохранности проводили мудреца домой. И Волкодав отправился кмастеру-лучнику, безбоязненно оставив друга одного у чужих. Он знал: Крапивавсё сделает, как обещал, и, надо ли говорить, никто Тилорна даже пальцем нетронет. Потому что обижать человека, за которого заступается венн, – всёравно что в прорубь на Светыни зимой голому прыгать. С большим камнем на шее.

Настало утро. Волкодав явился в кром, когда солнцетолько-только являло из-за небоската огненный край. Позёвывающие отроки вворотах пропустили его, ни о чём не спросив. Видно, были упреждены.

Волкодав пришёл в новой одежде и в кольчуге, чуть-чутьказавшейся из рукавов чехла. Отроки за его спиной переглянулись, думая, что онне заметит. Он не стал оборачиваться.

Во дворе было ещё безлюдно, только в поварне звонко смеялисьчему-то молодые стряпухи, да из выгородки, где стояла хлебная печь, шёлчудесный дух поспевающего печева. Волкодав пересёк двор, постоял возле ужезнакомого крылечка, потом присел на ступеньку.

На душе у него было не особенно весело. Вчера вечером Тилорнпробудил наконец Мыша от спячки и торжественно заявил, что зверёк снова можетлетать. При этом он ввернул ещё одно непонятное слово: «технически». Волкодавспросил, что это значило, и Тилорн пояснил: крыло, мол, совершенно выздоровело,ни плохо сросшихся костей, ни грубых рубцов. Даже мышцы почти не ослабли,потому что Мыш был очень подвижен, драчлив и всё время порывался взлететь…

Беда только, сам Мыш упорно отказывался понимать, чтоздоров. Если раньше он нипочём не желал признавать себя за калеку, без концасрывался в полёт, расшибался и возмущённо кричал, то теперь его как подменили:он первым долгом юркнул Волкодаву за пазуху и долго отсиживался там, испуганновсхлипывая. Когда он наконец осмелел и вылез наружу, Волкодав стряхнул его сладони над мягкой постелью:

– Лети, дурачок.

Мыш упал, даже не попытавшись развернуть крылья. И заплакалтак, что щенок поджал хвостик и сочувственно заскулил. Тилорн покачал головой,сказал что-то на неведомом языке, взял Мыша в руки и сотворил чудо. Онпосмотрел зверьку в глаза, и светящиеся бусинки враз помутнели, как бывает упьяных. Мыш начал зевать, но не заснул. Тилорн легонько подтолкнул его пальцем:

– Лети.

Мыш сейчас же вспорхнул, с отвычки неуклюже поднялся подпотолок и вернулся.

– Он может летать, – сказал Тилорн. – Но нехочет. Боится. Я заставил его на время забыть страх, и он полетел. Но чтобы онсовсем перестал бояться – тут надо поработать…

А надо ли было резать, подумал Волкодав. Уж как-нибудь дожилбы век…

– Взять его за лапу и выкинуть в окошко, –посоветовал Эврих. – Чтобы другого выбора не было.

Ниилит ойкнула, а Волкодав хмуро предупредил:

– Я тебя самого выкину. Может, тоже летать научишься.

Так и вышло, что нынче он оставил Мыша дома: мало ли что тотучудит в самый ненужный момент. Оставаться Мыш не хотел. Пришлось Тилорну сновапогрузить его в полусон…

Дверные петли были хорошо смазаны, но Волкодав загодяраспознал старческие шаги и шарканье веника. Он поднял голову, уже зная, чтовыйдет не кнесинка. И точно. На крыльце появилась высохшая, сморщенная старуха,наверное, годившаяся в матери хромому Вароху.

– Здравствуй, бабушка, – сказал Волкодав.

Старуха окинула его неожиданно зорким, подозрительнымвзглядом и зашипела, грозя веником:

– Ишь, расселся, бесстыжий!.. А ну, иди отсюда! Ходяттут…

Волкодав смиренно поднялся и отступил в сторону. Бабкапокропила водой и принялась подметать и без того чистое крыльцо. Особенно онатрудилась полынным веником там, где он только что сидел. Рабыня, сообразилВолкодав. Но у таких рабынь сами хозяева по одной половице на цыпочках ходят.Нянька, наверное. Не иначе, государыню кнесинку в люльке качала, а может, исамого кнеса. Или супругу его…

– Ты, что ли, девочки нашей охранитель? –осведомилась старуха.

– Верно, бабушка, – кивнул Волкодав. – А нескажешь ли…

Он хотел спросить, скоро ли встанет госпожа, прикидывая, какбы успеть перекинуться словечком с боярином Крутом. Но старуха с усилиемразогнула согбенную спину, чтобы снова постращать его веником:

– У-у-у тебе…

И с тем скрылась в избе.

Волкодав задумчиво почесал затылок и снова сел накрасноватую маронговую ступеньку.

Спустя некоторое время опять послышались шаги. На сей разшёл мужчина. Он приближался из-за угла, со стороны дружинного дома. Волкодавучто-то очень не понравилось в его походке, но, пока он размышлял, что жеименно, у крыльца явил себя Лучезар.

Вот уж кого Волкодаву хотелось видеть всех менее.

– Что-то проходимцы разные зачастили… – увидевего, немедленно сказал Левый. Волкодав ничего не ответил. Только равнодушнопосмотрел на боярина и снова уставился себе под ноги. Отвечать ему, ещё нехватало.

– А ну встать, собака, когда витязь с тобойразговаривает! – взвился Лучезар.

Во всём Галираде, наверное, едва набрался бы десяток людей,понимавших веннские знаки рода, и молодой боярин к их числу явно непринадлежал. Иначе, желая оскорбить Волкодава, он нипочём не обозвал бы егособакой. Волкодаву стало почти смешно, но он опять ничего не сказал. И, ужконечно, не пошевельнулся.

Разговор мог забрести далеко, но в тот раз обоим повезло.Дверь раскрыла сильная молодая рука: на пороге стояла кнесинка Елень.