Руки Мастера Дворкина по-прежнему обладали магической силой.Вскоре маяк выглядел почти столь же реально, как стены моего подземелья. Потомименно он стал реальностью, а камера моя — лишь Тенью, уплывающей куда-то. Яслышал шум прибоя, чувствовал прикосновение теплых лучей полуденного солнца…

Я шагнул к свету — но вовсе не в костер…

И оказался на усеянном галькой песчаном берегу маленькогоострова Кабра, где была воздвигнута огромная серая башня маяка, что освещалпуть кораблям, ночью плывущим в Амбер. Несколько встревоженных чаек с крикамивились вокруг меня, а смеху моему вторили волны, бьющиеся о прибрежные скалы, ибесконечный свист ветра. Амбер находился в нескольких днях пути, где-то за моимлевым плечом.

Я сбежал.

Я дошел до маяка и поднялся по каменным ступеням к двери вего западной стене. Дверь была огромная, тяжелая и недосягаемая для ветров ивлаги. Она была заперта. Внизу виднелась небольшая гавань, где стоялипришвартованные к причалу две лодки — одна гребная, другая парусная, смаленькой рубкой. Лодки тихо покачивались на волне. Вода за ними в солнечномсвете блестела, как слюда.

Я на минуту застыл, любуясь этим зрелищем. Я так долго невидел ничего, кроме стен собственной темницы, что на какое-то мгновение онипоказались мне куда более реальными, чем этот простор, и я с трудом подавилрыдание, рвущееся из горла.

Потом решительно повернулся и постучал в дверь.

Ответа не было.

Я довольно долго ждал, потом постучал опять.

Наконец внутри раздался какой-то шум, и дверь распахнулась,скрипя петлями.

Появился Жупен, смотритель маяка, и уставился на меняпокрасневшими глазами. От него сильно пахло виски. Он был невысок и так сильносутулился, что походил на горбуна Дворкина. Борода — примерно такой же длины,как у меня — кажется, свисала чуть ли не до колен. Да еще была какой-то серой,грязноватой, лишь у иссохших губ в ней пробивалось несколько желтых волосков.Кожа у Жупена была пористой, как кожура апельсина, но море и ветер так выдубилиее, что она потемнела и напоминала поверхность прекрасной старинной мебели.

Он, прищурившись, всмотрелся в меня и, как всякий глуховатыйчеловек, довольно громко спросил:

— Кто ты? Что тебе нужно?

Значит, в моем теперешнем виде я стал неузнаваем! Что ж,надо этим воспользоваться. И пока сохранить инкогнито.

— Я долго путешествовал, плывя из южных стран. Но мойкорабль разбило бурей. Я ухватился за обломок мачты. Меня много дней носило поволнам и наконец выбросило на берег. Здесь. Я все утро проспал, лишь недавнособрался с силами, чтобы подняться к маяку.

Жупен подошел, взял меня за руку и обнял за плечи.

— Тогда входи, входи же скорей, — сказалон. — Обопрись на меня. И пойдем. Вот сюда…

Он помог мне подняться по лестнице. Жилище его было неубрано и все завалено множеством старых книг, мореходных и географических карт;всюду лежали или стояли какие-то навигационные приборы. Жупен и сам-то не оченьтвердо держался на ногах, поэтому я старался не слишком на него наваливаться,хотя все-таки опирался: пусть думает, что я сильно ослаб.

Он довел меня до постели и предложил лечь, а сам отправилсязапереть дверь и готовить мне еду.

Я стащил сапоги, но ноги оказались такими грязными, чтосапоги пришлось надеть снова. Если меня долгое время носило по волнам, то ноги,по крайней мере, должны были быть чистыми. Мне не хотелось рассказывать правдуо себе, поэтому я просто прикрылся одеялом и откинулся на постели.

Жупен вскоре вернулся, неся на деревянном подносе одинкувшин с водой, другой — с пивом, затем здоровенный кусок говядины и полкараваяхлеба. Он очистил поверхность небольшого столика, который придвинул к постели,и поставил на него поднос.

— Ешь и пей, — сказал он.

И я стал есть и пить. Я ел. Набивал утробу. Насыщался. Ясъел все, что там было, и опустошил оба кувшина.

И тут на меня навалилась чудовищная усталость. Жупен толькокивнул и велел мне ложиться и спать. Уснул я мгновенно.

А когда проснулся, была уже глубокая ночь. Впервые за долгиенедели я почувствовал себя неплохо. Поднявшись с постели, я вышел из башни. Дулпронизывающий ветер, небо было безоблачным, прозрачным, сверкающим миллионамизвезд. Мощный фонарь на вершине маяка то вспыхивал, то гас за моей спиной. Водабыла ледяная, но вымыться мне было необходимо. Я постарался как можнотщательнее отмыть тело, потом выстирал одежду и почти досуха выжал ее. Должнобыть, я потратил на все около часа. Потом вернулся назад, развесил одежду наспинках стульев, надеясь, что к утру она окончательно просохнет, снова залезпод одеяло и уснул.

Утром, когда я проснулся, Жупен был уже на ногах и успелприготовить обильный завтрак, с которым я расправился с тем же зверскимаппетитом, что и накануне. Потом я позаимствовал у него бритву и ножницы,тщательно побрился и как сумел подстриг волосы. Потом еще раз выкупался в море.И только когда я вновь натянул на себя свою просоленную и задубевшую, ноотносительно чистую одежду, то ощутил себя наконец полноценным человеком.

Жупен внимательно наблюдал за моими действиями, а потомвдруг сказал:

— Что-то ты мне вроде знаком, парень.

Я пожал плечами.

— Ну-ка, расскажи, что с тобой произошло.

Ну я и рассказал! Чего только не наплел! Да еще сподробностями! Например, как рухнула наша грот-мачта…

Он только похлопал меня по плечу и налил мне вина. Затемпредложил сигару и сам тоже раскурил одну.

— Ты пока отдыхай. Когда придешь в себя, я сам отвезутебя в гавань, если захочешь. Или дам сигнал какому-нибудь проходящему судну,чтобы тебя забрали.

Я от всей души воспользовался его гостеприимством, котороедало мне возможность полностью восстановить силы. Я ел и пил в его доме. Онодолжил мне чистую рубашку, которая раньше принадлежала его приятелю,утонувшему в море, и самому Жупену была велика.

Я пробыл на маяке целых три месяца, стараясь помогать Жупенучем мог: дежурил вместо него по ночам, особенно когда он здорово напивался,убирал жилище — две из комнат даже заново покрасил, заменил в окнах разбитыестекла, нес ночные вахты с ним вместе в штормовые ночи.