Вскоре он стал менестрелем при дворе Амбера. Но я продолжалназывать его своим пажом: а когда началась война с темными порождениями из Тенипо имени Вейрмонкен, Рейн стал моим оруженосцем, и мы всегда были вместе. Послебитвы у Водопадов Джонса я посвятил его в рыцари. Он этого вполне заслуживал. Ачуть позднее Рейн потихоньку начал обгонять меня в том, что касалосьстихосложения и музыки. Он предпочитал алые цвета, и слово его было просточистое золото. Я крепко любил его; таких настоящих друзей в Амбере у меня быловсего двое или трое. Но я и не надеялся, что он осмелится так рисковать радивизита ко мне, да еще принесет вкусной еды. Вряд ли кто-то еще из моих бывшихдрузей решился бы на такое.

Я выпил еще немного вина и закурил вторую сигарету, повторяяего имя. Очень хороший, добрый человек. Интересно, удастся ли ему выжить придворе Эрика?

Окурки и пустую бутылку я спрятал в изголовье под соломой.Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь обнаружил остатки моего пиршества в случаеобыска. Я съел все, что мне принес Рейн, и впервые за все время заключенияпочувствовал себя совершенно сытым. Вторую бутылку вина я все же оставил напотом, на всякий случай, и вернулся к прежнему образу жизни. К своимвоспоминаниям и самобичеванию.

Я все-таки надеялся, что Эрик не получил всей власти, какойможет обладать правитель Амбера. Он стал королем, да, но всего еще не знал.Пока. Пока ему было в этом далеко до отца. Так что оставался шанс, один намиллион, что все еще может измениться. Только благодаря этому мне удавалосьсохранять остатки рассудка, не сойти с ума от бесконечных несчастий иразочарований.

Правда, порой я, видимо, рассудок все-таки терял. Не уверен,но вполне возможно. Некоторые периоды пребывания в подземелье совершенно выпалиу меня из памяти, я не помню абсолютно ничего, сколько ни пытаюсь вспомнить,когда стою здесь, у врат Хаоса. Бог его знает, что тогда происходило, и мненикогда не выяснить этого.

Впрочем, никто из вас, господа гиппократы, не сможетразобраться с нашей семейкой.

Я часами валялся на своем тюфяке, подолгу расхаживал покамере, но все — в полном мраке. Зато слух у меня предельно обострился. Яслышал шуршание крыс в соломе, отдаленное эхо шагов стражника, приносившего мнееду. По звуку я научился определять направление и расстояние.

Думаю, что и обоняние тоже стало значительно тоньше. Помиморазличных тошнотворных ароматов, наполнявших темницу, я в течение долгоговремени явственно ощущал запах разлагающейся плоти. Я мог бы поклясться в этом.Интересно, скоро ли заметят, если я умру? Сколько кусков черствого хлебаостанутся несъеденными, прежде чем стража наконец соизволит проверить, что происходит?

Ответ на этот вопрос представлял для меня значительныйинтерес.

Запах смерти был весьма стоек. На мой взгляд, он меняпреследовал, видимо, с неделю.

Сигареты я расходовал очень экономно, стараясь не уступатьискушению. Но в конце концов осталась всего одна пачка.

Я открыл ее и закурил. Рейн принес мне целый блок «Салема»,и одиннадцать пачек я уже выкурил. Всего, значит, двести двадцать сигарет.Однажды я заметил, что мне нужно семь минут, чтобы выкурить сигарету. Значит,на курение у меня ушло тысяча пятьсот сорок минут, то есть двадцать пять часови сорок минут. Я был уверен, что между двумя сигаретами проходило не менеечаса, скорее даже часа по полтора. Ладно, допустим, полтора часа. На сонуходило от шести до восьми часов в сутки. Это означало, чтошестнадцать-восемнадцать часов я бодрствовал. Выкуривал я примернодесять-двенадцать сигарет в день. Стало быть, с визита Рейна прошло около трехнедель. Он тогда сообщил мне, что миновало четыре месяца и десять дней со днякоронации. Значит, всего я находился в заключении уже пять месяцев.

Я как мог растягивал последнюю пачку сигарет, предельнонаслаждаясь каждой. Когда же сигареты все-таки кончились, я испытал приступотчаяния.

Бог знает, сколько еще прошло времени.

Я часто думал об Эрике. Как-то он справляется с королевскимиобязанностями? Какие у него возникают проблемы? И каковы теперь его планы?Почему он не стал подвергать меня пыткам? Забудут ли обо мне в Амбере навсегда,как того хотел нынешний король? Вряд ли, решил я.

Интересно, а что с остальными моими братьями? Почему никтоиз них ни разу не связался со мной? Они ведь легко могли обойти любой указ,воспользовавшись Козырями.

Никто этого не сделал.

Я много раз вспоминал Мойру, последнюю женщину, с которойбыл близок. Чем она сейчас занята? Вспоминает ли меня? Наверное, нет. Можетбыть, она уже стала наложницей Эрика или даже королевой Амбера. Говорила ли онас ним обо мне? Тоже, наверное, нет.

И как там остальные мои сестры? Ладно, черт с ними. Сволочиони все.

Однажды я уже был ослеплен, в восемнадцатом веке, в ТениЗемля. Мне тогда выбило глаза взорвавшейся пушкой. Но я не мог видеть всеготолько месяц, потом зрение вернулось ко мне. Эрик же намерен был ослепить менянавечно. Мне все еще часто являлся во сне тот страшный миг, когда раскаленноежелезо приблизилось к моим глазам и коснулось их! И я просыпался тогда отсобственного крика, весь в холодном поту, дрожа от боли и ненависти.

Вспомнив об этом, я даже застонал, продолжая расхаживатьвзад-вперед по камере.

Я совершенно ничего не мог предпринять, вот что самоестрашное. Я был беспомощен, как новорожденный младенец. Я отдал бы душу, лишьбы вновь обрести зрение, вернуться к нормальной жизни! Пусть на один только час— чтобы иметь возможность сойтись с мечом в руке на поединке с моим гнуснымбратцем!

Обессиленный, я рухнул на тюфяк и заснул. А когда проснулся,уже принесли еду. Я поел и опять принялся шагать взад и вперед. Ногти на рукахи ногах чудовищно отросли. Борода свисала чуть ли не до колен, а волосыпостоянно падали на лицо. Я был покрыт грязной коркой, тело ужасно чесалось.Наверное, на мне завелись блохи или вши.

Уже одно то, что меня, принца Амбера, довели до такогосостояния, вызывало во мне бешеную ненависть. Я вырос, с детства воспринимаявсех членов нашей семьи как нечто неуязвимое, чистое, холодное и твердое,подобно алмазу. Такими были наши изображения на волшебных картах. Но, очевидно,в жизни это было не совсем так.