— Она сердится на меня? — едва сдерживая слезы, спросила я.Алиса замялась.

— Нет, не очень, — солгала она. — Кричала лишь, несчастная,что, пока все волновались за тебя, ты угробила ее детей.

— Почему я? Она что, с ума сошла? — хотела громковозмутиться я, но сама удивилась, как слаб был мой голос, хоть и вложила я внего все свои силы.

Потом пожаловала Нелли. Увидев, что я уже пришла в себя,обрадовалась, бодро спросила:

— Ну, как настроение?

— Ax, — только и сказала я и отвернулась, чтобы не показыватьслез.

Самое время спасать меня от депрессии.

— Горе мне с вами, — вздохнула Нелли. — Только Алиска вышлаиз больницы, сразу ты туда же. Она боится ехать к своему Герману. Я дала ейключи от твоей квартиры. Можно она у тебя поживет?

Я кивнула.

— Пусть живет, если не боится за свою жизнь. Неделю ябревном лежала в той дурацкой палате. Алиса, Маруся и Нелли несколько дней неотходили от меня, сменяя друг друга, а потом я запротестовала и потребовалаоставить меня одну. Они покорились. Лишь забегали минут на десять, но и этогомне было много.

Что-то сломалось внутри. Врачи говорили, что я здорова ичерез несколько дней отправлюсь домой, но слезы все время просто душили меня.

Я плакала с утра до вечера. Я плакала и сердилась, но хорошоплатила, и доктора держали меня в палате.

— Ну что ты на себя злишься? — недоумевала Алиса. — Плачьсебе на здоровье. Что же здесь плохого. Женщина для того и создана, чтобыплакать. Кому же, как не Алисе, знать, для чего создана женщина.

— Да как ты не поймешь, — еще больше сердилась я, — такаярева, как я, просто инвалид. То же, что и немая. Даже хуже. Я не могуразговаривать с людьми.

— Вот еще. Почему?

— Они не поймут, если я вдруг возьму да и зальюсь слезами.Без всякой причины.

— А зачем тебе люди?

— Алиса, у меня не так много родственников, чтобы спокойнолежать на больничной койке, в то время когда им грозит опасность.

— Почему ты решила, что им грозит опасность? — наивнопоинтересовалась Алиса. — Опасность грозила тебе, но я спасла тебя. Я и Нелли.

Я насторожилась. Нелли еще ладно, но ждать спасения от Алисы— дело небезопасное.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я. Алиса с опаскойпосмотрела на дверь.

— Доктора не разрешают говорить, — прошептала она. — Онидаже следователя к тебе не пустили. Потому что у тебя есть все шансы статьдушевнобольной.

— Нашли, чем испугать, — усмехнулась я. — Глядя на тебя, нетак уж это и страшно.

— Я не обижаюсь, не обижаюсь, ни капельки на тебя необижаюсь.

— Хоть обижайся, хоть не обижайся, мне все равно, толькорассказывай.

— Нет, нет, нельзя.

Я разозлилась по-настоящему. Тут, оказывается, происходитчто-то опасное для меня, а я не в курсе.

— А ну рассказывай все, что не позволяют доктора, —прикрикнула я, после чего Алиса решила, что я достаточно здорова, и приняласьрассказывать.

Оказывается, милиция не придумала ничего умней, чемзаподозрить в убийстве Дениса меня, его двоюродную сестру.

— Он отравился тем же ядом, что и я с покойным Сибирцевым, —шепотом сообщила Алиса. — И, представь, тем же ореховым ликером.

— Может, еще скажешь, и из такой же бутылки? — выразиласомнение я.

— Да, в кухонном шкафу Клавдии нашли неначатую бутылку ореховоголикера, а на столе пустую, ту, которую выпил Денис.

Я представила себя на месте следователя. В квартирепокойник, а я готовила ему щи, плов и винегрет с яблочным пирогом. Но он взялда отравился ореховым ликером. Черт, какая в голове каша.

— Откуда ты знаешь, что бутылка такая же, как та, из которойугощала вас с Сибирцевым Маруся? — спросила я.

— Не успела я выписаться из больницы, как меня сразу же надопрос вызвали, на допрос вызвали, — затараторила Алиса.

— И показали бутылку? Она была точь-в-точь такая же?Двухлитровая?

— Да, двухлитровая, двухлитровая, и этикетка та же, этикетката же.

— Ты не ошибаешься?

— Да нет же. Двухлитровые бутылки не так часто встречаются,не так часто.

Я задумалась. Что же это выходит? Откуда в шкафу у Клавдиивзялась эта бутылка? Точнее, две бутылки орехового ликера, да еще заправленныетем же ядом. Я никак не могла поймать важную мысль — такая в голове была каша.

— Тебя спасло то, что на бутылках не обнаружили отпечатковтвоих пальцев, — продолжила Алиса.

— А чьи были отпечатки? — затаив дыхание, спросила я.

— Дениса и Клавдии на той бутылке, какую выпил Денис, а набутылке, которая стояла в шкафу целой, только отпечатки пальцев Клавдии.

Я ушам своим не поверила. Ведь если все так, как говоритАлиса, значит, отравить меня хотела Клавдия. Не может быть.

— Не может быть, — сказала я. — Этого не может быть. Зачемей это?

Алиса хорошо поняла, о чем идет речь.

— Я тоже долго поверить не могла, — сказала она, — но Неллимне все объяснила. Оказывается, Клавдия сделала это из корысти, а я косвенно ейпомогла. Нелли заставила меня признаться в том, что я солгала, когда сказала,что ликер принес Сибирцев.

— А зачем ты лгала?

— Сдуру, — призналась Алиса.

— Так и знала, — облегченно вздохнула я, — но что тамдальше, продолжай.

— Дальше Нелли объяснила, что из-за моей глупости теперьмогут подумать, что Дениса отравила, ой Сонечка, ты. Я пошла в милицию ирассказала правду. Маруся подтвердила, что ликер принесла неизвестная особа. Исоседки Клавдии — тоже.

Я была сама не своя. Клавдия — убийца! Это ужасно. Этоневероятно. Но, с другой стороны, покушения прекратились сразу после ее смерти.А перед этим, когда меня похоронили, никто, кроме нее, Маруси и Нелли, не знал,что я жива.

Значит, ликер — ее рук дело, но кто та женщина, назвавшаясяименем Нелли? Хотя, какая разница? Это могла быть просто прохожая. Мало ли когоКлавдия попросила об этой «безобидной» услуге.

— Но зачем Клавдии убивать меня?

Алиса всплеснула руками и, словно в омут, бросилась в стихиюповествования.

— Нелли все знает, — затараторила она, — Клавдия решилась наубийство из-за квартиры. Ее возлюбленный, не знаю, как его зовут…