– Так и таскают всяких юродивых во Дворец. Недавно какого-то грязного мужика из Тобольской губернии к Царям на чай приволокли. Куда это годится? Нас держат на расстоянии, а всяких оборванцев привечают, – брюзжал отставной командующий всех петербургских войск.

– Бедный Ники! – негромкий вздох Алексея утонул в тишине непонимания. Своим сочувствием племяннику он выбивался из стройного хора осуждающих родственников. Вероятно, он испытывал угрызения совести перед Государем, который не упрекнул, не покарал его за позор русско-японской войны, как, вероятно, сделал бы любой другой Монарх.

Мария Павловна рассерженно поджала губы.

– Пусть поблагодарит свою женушку! Уверена, это она на него так влияет, – Михен винила во всех бедах Императрицу. С чего было Николаю так злиться на Кирилла? Это Аликс его накрутила из-за брата, не иначе.

– Хорошо, что Сергей всего этого не видит, – в последнее время Павел часто вспоминал брата.

– Да, он бы всего этого не вынес. Они с Сашей были самыми чистыми, честными из нас, самыми преданными сынами России, – поддержал младшего брата старейший из Великих Князей, давно простив Александру III, что тот постоянно журил их с супругой за неумение жить скромно и частые заграничные поездки.

Бимбо и Сандро с трудом сдержали ухмылки. Клан Михайловичей не смягчился к Сергею, которого они не выносили, даже после его гибели. И Александра III они недолюбливали, что было взаимно.

– Сергей всегда рисовал приход конституции апокалиптично, и вот она стала явью… Неужели Россия уже приговорена и катится в преисподнюю? Или это лишь временное помешательство? Ведь даже после чудовищного убийства папá страна выстояла… – Павел хотел верить в лучшее.

– Может быть, пятый всадник – либерал со сводом демократических законов наперевес – оказался не так страшен, как нам его малевали? – Николай Михайлович мысленно восхищался собой за выразительный и остроумный образ.

– Побойся Бога! Откровения хотя бы не трогай! И не торопись, ваши свободы еще покажут себя во всей красе! – одернул Бимбо Владимир Александрович, слова которого прозвучали устрашающе.

– Все могло быть иначе… Сергей мог бы достучаться до Ники и не допустить этого. Перед уходом с поста генерал-губернатора он добился, чтобы из указа убрали пункт о выборных представителях, так что это очень вероятно… Его уничтожили, понимая, что он не позволит. Он не дрогнул бы взять ответственность и стать диктатором… – Павлу вдруг показалось, что Савинков и Каляев – лишь ширма для тех, кто проталкивал конституцию, оставаясь в тени, и кто больше всех был заинтересован в устранении брата.

– Вот теперь и расхлебываем. Дай Царь народу свободы тогда, глядишь, сейчас не лилась бы кровь. Ума не приложу, отчего вас так страшит Дума и отделение законодательной власти? – Николай Михайлович, который изначально планировал сдерживаться, вновь завел свою старинную песню на мотив Марсельезы.

– Да-да, давай еще церковь отделим от государства, как в твоей любимой Франции! Узнаю нашего Филиппа Эгалите! Бимбо, не боишься закончить, как французский принц, на плахе? – горько усмехнулся Владимир.

– За свободы и жизнь положить не жаль! – рассмеялся Николай Михайлович, который был вполне уверен, что участь казненного принца его минует. На дворе XX век. Какие плахи за свободомыслие?

– Знаем мы ваши свободы – блуд, злословие и пьянство! За лягушачью лапку готовы страну свою погубить, – ворчал Владимир Александрович, который на глазах превращался из заядлого гурмана и эпикурейца, обожавшего кружащийся в бесконечном оффенбаховском канкане Париж, в старика-моралиста. Михен готова была сгореть за него со стыда перед родней, как вдруг прежний ее супруг снова взял верх над вселившимся в него духом Александра III. – К слову, я слышал от Половцова, что как-то на Госсовете Ники пытался зацепиться за то, что слова «конституция» в тексте манифеста не звучало, на что Пален сказал ему: «Говорить, что Вы не дали конституции, значит куртизанить. Вы дали конституцию и должны ее сохранить. До сих пор мы погибали от всесилия бюрократии, а теперь потонем в демагогическом всесилии».

– Так и сказал? Куртизанить? – Александр Михайлович покатился со смеху. Долгие серьезные разговоры вгоняли Сандро в тоску, скоро он начинал искать любой повод для веселья.

– К слову, Александр I… – начал было его брат, который всех порядком измучил своими историческими изысканиями и рассказами как о фактах, так и о связанных со смертью Императора легендах, поэтому его попытка начать дискуссию на интересующую его тему осталась без внимания.

Гости перенесли все свое внимание на стол, стали расхваливать угощения и напитки.

– И как успехи у Витте? – полюбопытствовал Павел.

– Революцию в Москве можно считать успехом? Я вот думаю, быть может, он занял пост не для успокоения России, а наоборот? – продолжал развлекаться Сандро.

– Посмотрим, сможет ли он своими либеральными приемчиками усмирить толпу в Первопрестольной или все-таки придется прибегнуть к силе, – не без капли злорадства заметил Владимир, которого за глаза называли главным виновником «Кровавого воскресенья». – Голову даю на отсечение, всю вину за жесткие меры он свалит на Дурново, которого сам же в министры внутренних дел и протащил, или на Николашу.

– Петр Николаевич Дурново? – уточнила Ольга. – Наши сыновья вместе учились.

Всех-то графиня Гогенфельзен знала, всех привечала. Это она еще удержалась, не сообщила, что сын министра влюблен в ее Марианну.

Ольга внимательно следила за разговором, стараясь уловить любые нюансы настроения и мельчайшие оттенки тона гостей. Ей хотелось разобраться в политической ситуации, но еще важнее было понимать, кто и во что верит, чему симпатизирует и сочувствует, что терпеть не может, чтобы позже с каждым из них выстроить близкие, доверительные отношения. В тот вечер не было человека счастливее ее, ведь она принимала в своем доме царскую семью. Пусть пока это неофициальный прием. Лиха беда начало. Да, это было начало ее триумфа. Награда за ее долготерпение.

От внимательного взгляда Ольги не ускользнуло, что, несмотря на длительное изгнание, центром семейного собрания был Павел. Этому отчасти способствовала его центристская позиция. Он не был крайним реакционером и консерватором, чтобы с пеной у рта отстаивать старый порядок, и в то же время не был ярым либералом. Он понимал и те, и другие аргументы, поэтому с ним могли обсуждать самые острые темы и Владимир, и Михайловичи. В сравнении с уставшим и разочарованным жизнью Алексеем, младший брат был еще бодр и весел, что, несомненно, привлекало людей. Ольга Валериановна не могла не любоваться своим супругом – сколько в нем было грации, врожденного изящества, утонченности. Если среди собравшихся Великих Князей, постаревших и располневших, кто-то и выглядел как настоящий член Императорской фамилии, – это был ее муж.

– Слава Богу, Мария и Дмитрий теперь в