В первый день он был холоден с детьми, считая их, пусть невольно, виновными в том, что ему запретили взять с собой жену. Мария и Дмитрий тоже его дичились, и немудрено, попадаться под руку человеку не в духе ни у кого желания не было.

На второй день произошло объяснение.

– Вы же знаете, что у меня и моей жены, Ольги Валериановны, есть дети?

– Да, знаем. У нас есть сестра Ирина, – невесело подтвердила Мария.

– Есть еще брат, Володя, – добавил Павел и, увидев, как наливаются слезами глаза Дмитрия, поспешил заверить: – Но вы мои первенцы! Сколько бы детей ни было у нас с Ольгой Валериановной, они не заменят вас! Никто не сможет занять ваше место в моем сердце! Идите ко мне!

Он крепко обнял детей и почувствовал, как они успокаиваются.

– Есть еще что-то, о чем мне нужно вам сообщить… – он выпустил детей из объятий и усадил рядом с собой. – Боде, так мы дома зовем Володю, восемь лет и…

– Как же ему может быть восемь? Вы же обвенчались три года назад! – удивился Дмитрий, надеясь, что сейчас отец скажет, что этот мальчик вовсе не его сын, а ребенок Пистолькорса, которого он воспитывает и, вероятно, поэтому считает своим.

У Мари вспыхнули щеки.

– Когда умерла ваша мамá, я был в отчаянии! Я был так одинок!

– Почему одинок? У тебя же были мы… – надула губы дочь.

– Да, конечно! Только вы и были той нитью, что связывала меня с этим миром. Но я о другом. Когда вы повзрослеете, вы поймете… Тогда, в невыносимом горе и мраке, я встретил женщину, которая спасла меня от безысходности, от страшной тоски. К несчастью, Ольга Валериановна была несвободна. Но она полюбила меня и, несмотря на то что формально была замужем, фактически стала моей супругой. Володя наш с ней сын. Единственное, о чем я вас прошу, – не осуждать ее. Она пожертвовала всем – семьей, положением в обществе, добрым именем – ради моего счастья.

Мария, которая уже мечтала о романтике, нашла историю отца гораздо более симпатичной, чем ту, что рисовалась в ее воображении по обрывочным фразам. Запретная любовь! Изгнание! Жаль только, что из-за этого они практически лишились отца.

Дмитрий, напротив, не находил ничего умилительного в повествовании родителя, ему не нравилось, что есть еще какой-то мальчик Володя, но все же он был рад, что отец, наконец, приехал и хотя бы эти четыре дня можно вновь почувствовать себя семьей.

После разговора с детьми Павел сообщил Царю, что секрета о единокровном брате для них больше нет, поэтому спокойно можно даровать Боде графский титул и фамилию Гогенфельзен. Император, в душе жалевший дядю, согласился, сделав вид, что вынужден это сделать, лишившись самого важного аргумента.

Настроение у Павла улучшилось. Теперь он хотя бы вернется к Ольге не с пустыми руками.

– Мне жаль, ежели ты нашел мое письмо резким, – примирительно сказал ему племянник перед отъездом. – Но пойми меня, я не могу так сразу снять с тебя все наказания, будто ничего не было. Стоит мне смягчиться по отношению к тебе, Кирилл тут же пойдет под венец с Даки, а за ним и остальные возьмутся нарушать присягу и правила престолонаследия… Я не могу этого допустить. Даже дядя Сергей, который любил тебя больше самого себя, для которого разлука с тобой была жуткой пыткой, понимал, что строгое наказание необходимо, как предостережение всем членам семьи.

Во время монолога Ники Павел думал, что преступность морганатических браков слишком переоценена, но разумно промолчал. Дискуссия на эту тему не дала бы плодов, только рассердила бы Государя. Вообще, все доводы Николая II не находили отклика в душе дяди. Привыкнув быть центром вселенной для Сергея, он не понимал, почему наказывают именно его, когда столько Великих Князей ведут себя неподобающе. Разве не лучше жениться и узаконить связь, чем жить интрижками, как, к примеру, Алексей? Отчего же племянник к нему не цепляется? Эта казавшаяся ему очевидной несправедливость обижала и злила Павла.

Тем не менее в определенности тоже были некоторые плюсы. Надежда на скорое возвращение в Россию не давала ему покоя, бередила его чувства и мечтания. Теперь, когда с Ольгой вернуться он не мог, оставалось одно решение – обустроиться в Париже более основательно.

Поездка не была напрасной. Павел был рад повидать детей, доволен был решением имущественных дел и вопроса имени для Володи, но более всего он был счастлив вернуться во Францию, где он был встречен замечательной новостью – Ольга вновь ждала ребенка.

IX

Пока Великий Князь пребывал в Царском Селе, старший сын Ольги Валериановны был произведен в офицеры. Сам Павел не мог присутствовать в Пажеском корпусе на выпуске пасынка, это вызвало бы новый виток скандальной шумихи, но он через адъютанта передал Александру Пистолькорсу, который стал удивительно похож на своего отца, поздравления и подарки от матери.

За три года изгнания матери из страны дети Ольги и Эрика привыкли к вольной жизни и минимальному участию в ней родителей. Отец был в полном романтическом плену Зинаиды, на которой, по всей видимости, действительно собирался жениться. Матери возвращение в Россию было заказано, и надежда, что запрет может быть в скором времени снят, теперь окончательно рухнула. Справедливости ради, родители и раньше были более всего заняты собственными делами, как, впрочем, и во многих других аристократических семьях, что совершенно не мешало детям обожать их.

Молодежь весело проводила время. Общительный Саша был окружен друзьями, многие из которых становились воздыхателями его прелестных сестер. На милую семнадцатилетнюю Ольгу положил глаз его однокашник по Пажескому корпусу, граф Александр Крейц. Ольге, казалось, он тоже был симпатичен. Во всяком случае, в воздухе витали тонкие флюиды взаимного притяжения и интереса.

Вокруг пятнадцатилетней Марианны кружили толпы обожателей. Надо признать, что она уступала матери в красоте, которую немного подпортили Пистолькорсовские грубоватые черты. Зато дочь унаследовала от Ольги Валериановны главное – женскую манкость и скрытую в черных глазах страстность, которые сводили с ума мужчин сильнее, чем просто симпатичная мордашка. Молодые люди, теряя голову, слетались без оглядки на привлекательную дерзость девушки.

Еще год назад Марианна до слез хотела жить с матерью в Париже. Теперь же она наслаждалась свободой и мужским вниманием. Даже отец с его глупой затеей узаконить отношения с сомнительной дамочкой не раздражал ее так, как прежде.

Самым преданным воздыхателем Марианны был Петр Дурново, сын товарища министра внутренних дел и одноклассник ее старшего