брата. Молодой человек терпеливо ждал, пока сестра друга подрастет, чтобы отвести ее под венец, не подозревая, какую головную боль он приобретет с этим браком.

Оставалось найти партию самому Акселю, у которого до сих пор была лишь череда несерьезных увлечений. Глядя на друзей, он тоже хотел побыстрее встретить ту самую, ради которой не жалко было бы оставить холостяцкие развлечения.

X

В мае Россию постигла новая катастрофа. Вся ее вновь собранная вторая Тихоокеанская эскадра была разбита в Цусимском сражении. Вице-адмирала Рожественского ранили и взяли в плен.

Переброска эскадры с Балтики была изначально рискованной затеей, но никто не ожидал, что она может закончится полной гибелью флотилии. Почти весь русский флот пошел на дно, утащив с собой множество моряков. Такого разгрома на море Россия еще не знала!

Через несколько дней Великий Князь Алексей Александрович подал в отставку с поста руководителя морского ведомства и флота и уехал в Париж, где пару лет назад он купил для Элизы Балетты дом.

Павел, как только узнал о приезде брата, отправился к нему.

– Что же ты, Алёша, долго планируешь здесь оставаться?

– Похоже, я теперь, как и ты, парижанин. Вряд ли я когда-нибудь смогу вернуться на Родину. Меня там проклинают.

– Напрасно ты так! Будто ты единолично это сражение, будь оно неладно, спланировал и сам эскадрой командовал. Это большое несчастье, но разве ты не все сделал от себя зависящее, чтобы этого не случилось? Не кори так себя!

– Как не корить, Пиц? Это мой позор, мое фиаско. Русского флота больше нет, – брат закрыл лицо руками. – Господи, столько моряков погибло, столько кораблей.

Они сидели в кабинете Алексея, как когда-то в Питере после смерти Зинаиды Богарне. У брата были уставшие, погасшие глаза, в которых не мерцало ни малейшего интереса к жизни.

– Сандро во всем винит Ники… – этим замечанием Павел пытался оправдать брата, но сам он знал, что обиженная душа его искала ошибок племянника, чтобы сердиться на него по благородным причинам, а не мелко, из-за личных мотивов.

– Как мне все это опостылело! В этом наша главная беда – вместо того чтобы с врагом сражаться, мы между собой грыземся! Позволь узнать, отчего же умнейший Сандро своего друга детства не убедил эскадру Рожественского к Порт-Артуру не отправлять?

– Разве он не пытался?

– Не в полную силу, вероятно. Когда Государь спросил мое мнение об операции, я честно признался, что не знаю… При более опытном адмирале эта авантюра, возможно, не была бы полным безумием, но Рожественский никогда не командовал таким количеством кораблей. Эх, ежели б он тогда сказал твердое «нет»… Но нам всем хотелось верить в успех.

Павел прекратил упоминать Сандро, видя, что это раздражает Алексея. Вероятно, тот вспомнил давнюю историю с запиской кузена о состоянии флота. Теперь получалось, будто Сандро был тогда прав. Однако жизнь сложнее простой логики. Хоть Алексей и чувствовал свою вину и в Цусимском разгроме, и в том, что в целом к началу войны русские военно-морские силы серьезно уступали японским, еще лучше он знал: будь у руля морского ведомства Сандро, ситуация была бы еще плачевнее.

– Правда в том, что мы не готовы были к войне и, как бы ни печально это было, среди нас теперь нет Ушаковых. Ежели не погиб бы Макаров… Да что толку говорить об этом… Господь, похоже, совсем отвернулся от нас.

– Что же теперь будет?

– Даже думать об этом не могу! – Алексей, конечно, понимал, что наиболее вероятный исход в сложившейся ситуации – заключение мира, если только Император не решит продолжить войну сухопутными силами, которые концентрировались на Дальнем Востоке. Однако революционная ситуация внутри страны не позволяла сосредоточиться на военных задачах. В таких условиях продолжать войну было рискованно. – Что бы ни было, моя жизнь кончена.

– Полно, Алеша! Ничего не изменится от того, что ты ешь себя поедом…

– Эх, Пиц, вот и я теперь изгнанник. Хорошо, что Сергей всего этого не видит. Как бы я в глаза ему смотрел?

Разгромив русский флот, японцы вновь пригласили Россию к мирным переговорам. Стремительно росший внешний долг толкал победителей на море энергично искать перемирия со страной, которая обладала значительно большими ресурсами и в долгосрочной перспективе могла нанести существенный урон японским войскам, вырвав у них такую, казалось бы, очевидную, но при этом, как бы парадоксально это ни звучало, довольно зыбкую победу.

На переговоры с Японией в Портсмут, организованные Америкой, был отправлен Витте, которому строго-настрого наказали не соглашаться ни на какие контрибуции.

– Странно, мне казалось, Витте сейчас не в чести у Ники, – выразил свое удивление выбором представителя России Павел, когда они с братом через пару месяцев обсуждали последние новости.

– Кого же еще туда посылать? – печально улыбнулся Алексей. – Он с Ротшильдами давно на короткой ноге…

– Да, ищи того, кто платит… Долго ли Япония протянет, ежели денежный поток из Америки иссякнет? – риторически заметил Пиц.

В успех предприятия мало кто верил, но неожиданно Витте вернулся из США не с самыми плохими условиями мирного договора, уступив Японии лишь те территории, что уже были ею заняты. И никакой контрибуции. В благодарность Витте получил от Царя титул графа, а от остряков – прозвище «граф Полусахалинский».

Однако для российского общества, не смирившегося еще с Цусимским поражением, окончание войны, вопреки возлагаемым на это надеждам, вместо успокоения принесло новое раздражение. Левые были недовольны тем, что мир оказался недостаточно позорным, а правые – тем, то война кончена с ощущением проигрыша. Уязвленное самолюбие требовало возмездия, на чем организаторы беспорядков мастерски сыграли. Вообще, использовать благородные чувства, такие как гордость за свой народ, патриотизм, любовь к Родине, в борьбе против нее же оказалось весьма эффективно. Активная агитация и истерия в печати, раздуваемая революционными силами, вызвали осеннее обострение смуты.

Не снизили градус кипения и августовские манифесты о Булыгинской Думе, которые, по сути, меняли государственный строй и вводили конституцию, обещая право на выборы всем, вне зависимости от национальности и религии. Однако и новые свободы не угодили – дума носила совещательный характер, и основой ее должно было стать крестьянство. Складывалось ощущение, что какие бы реформы ни проводил Государь, взбунтовавшейся толпе все было бы недостаточно. Разве что свержение Царя могло удовлетворить восставших. Вряд ли кто-то из мечтающих об искоренении монархии на тот момент серьезно задумывался – а что потом? Что было бы, если б это на самом деле произошло? Чаяния и стремления разных классов кардинально расходились, противореча друг другу. Аристократы мечтали заполучить власть, избавившись от стоявшего