Царском, – отвлек Ольгу от ее мыслей муж. Павлу было спокойнее, что его отпрыски у Ники и Аликс, а не в пылающей Москве. – А почему Элла не захотела уехать?

– Придумала себе, что ее место в Белокаменной. У нее там гошпиталь, приюты. Теперь еще жертвы восстания. Рядом с Сергеем опять же. Дубасов настаивал, чтобы она осталась в Царском вместе с твоими детьми, но Элла не послушалась, – развел руками старший брат. – Говорит, не надо бояться смерти, надо бояться недостойно жить!

Императорская семья еще долго обсуждала бьющуюся в революционном припадке Россию. Из уютного, пахнущего миндальным печеньем и жареными каштанами сердца Прекрасной Эпохи морок, накрывший Родину, казался менее пугающим.

XIII

Не наговорившись, родственники встретились на следующий день тем же составом на кофе. Ольга заманила всех божественными бриошами и нежнейшим суфле из пармезана, подобных которым, по ее мнению, не сыскать было во всем свете.

– А что с Ильинским, дядя Павел? Дядя Сергей тебе его завещал? – полюбопытствовал Кирилл, который до этого в разговор старших особенно не встревал. – Я часто вспоминаю, как мы чудно проводили там время.

Ильинское! Павлу казалось, что это было в другой жизни.

– Имение оказалось убыточным, Ники выкупил его для Эллы деньгами с уделов… После ее смерти имение перейдет Дмитрию, – ответил за младшего брата Алексей Александрович, которого Царь назначил опекуном Елизаветы Федоровны.

– Хм, занятно… Раз мы все чудным образом здесь собрались, не стоит ли нам обсудить финансовые вопросы? Или все довольны тем, что происходит с удельными деньгами? – предложил Владимир Александровича, и Павлу в тот момент показалось, что его сын справился об Ильинском не случайно, не из праздного любопытства.

– Меня, к слову, волнует вопрос, куда ушли два миллиона, взятые Государыней на вспоможение раненым воинам? Один миллион был потрачен по назначению, а второй – на больницу и какую-то школу для кормилиц… Она так и будет тратить деньги без всякого на то нашего позволения? – возмутился Бимбо.

– Когда я справлялся, Фредерикс заявил, что Император волен распоряжаться деньгами с уделов, как пожелает… – недовольно заметил Кирилл.

– Ну, это мы еще посмотрим… Я на днях возвращаюсь в Санкт-Петербург и соберу там Великокняжеский совет, на который позову и министра двора, и какого-нибудь сановника с хорошими юридическими знаниями. Думаю, этот вопрос стоит задать Царю, – Владимир был настроен решительно. Похоже, он собирался заставить Ники пожалеть об изгнании его сына из России за женитьбу на Даки.

– Я присоединюсь! – подержал Сандро. – Иначе выходит, что Великие Князья менее обеспечены теперь в своих правах, чем остальные подданные. Парадокс!

– А я, прошу простить великодушно, ради этого не стану возвращаться. Доверю вам представлять меня в этом вопросе.

– И все-то наш Бимбо норовит каштаны из костра чужими руками таскать, – недовольно заметил Владимир.

– И не уговаривайте! Я не променяю любимые Сен-Жак на разговор с Фредериксом, – Николай Михайлович был большим поклонником морских гребешков, особенно если благодаря им можно было ретироваться в ответственный момент и избежать прямых столкновений с Государем.

– Удачное ли сейчас время? Революция, Россия просит займы, в чем, надеюсь, Витте преуспеет. Может быть, отложить наш личный финансовый вопрос до лучших времен? – Алексею не хотелось участвовать в семейных дрязгах. Он устал от бесконечных склок и теперь мечтал об одном – побыстрее уехать домой, к Балетта, которая пусть и была примитивной танцовщицей, зато была простодушна и не докучала ему долгими нудными разговорами. Он хотел лишь покоя.

Братья тревожно переглянулись. Алексей в свои пятьдесят пять имел глаза глубокого старика, которому жизнь окончательно опостылела. Его взгляд, потухший после смерти Зинаиды Богарне, больше надолго не зажигался. Никто из женщин, включая его теперешнюю пассию, не мог поддерживать в нем огонь.

– Царь никого не пожалел! Он не захотел войти в положение Кирилла, который едва не погиб за него, в его глупой войне, – отрезала Михен. – Почему мы должны войти в его положение и пренебречь собственными интересами?

Павел увидел злую молнию, сверкнувшую в глазах Марии Павловны. Не хотел бы он перейти этой женщине дорогу.

Ему и его совести обсуждение финансов давалась проще политических дебатов. В вопросе денег обида легко одерживала победу над любовью и сочувствием к племяннику. Через призму оскорбленных чувств требование отчитаться по удельным деньгам выглядело вполне справедливым. Это в вопросах политики Павел постоянно колебался. Он метался между консервативными взглядами Сергея, под влиянием которого формировалась его личность, и либеральными идеями, подхваченными в Париже, находя нечто логичное и заслуживающее внимания и в тех, и в других точках зрения. Будучи далеко от Родины, сложно было разобраться в том, что там на самом деле происходило. Родственники привозили противоречивую информацию, которая запутывала Павла еще больше. Он отчасти завидовал Сергею, который всегда был уверен, где правда, а где ложь, где добро, а где зло. С другой стороны, как подметила его супруга, отсутствие четкой позиции придавало Павлу гибкости, представляя его человеком широких взглядов.

XIV

Дети Павла рады были остаться в Царском Селе. С Императором и его семьей было спокойнее, чем в Москве, и, положа руку на сердце, намного веселее. Тетя Элла старалась заменить им и родителей, и дядю, заботилась о них, но не могла посвятить им всю себя, поскольку дела благотворительности и госпиталь отнимали у нее много времени. Кроме того, воспитательные пассажи тети раздражали племянников, которые вступали в сложный возраст и воспринимали любые ограничения как неоправданные строгости и устаревшие глупости.

В Царском Селе было проще. Дети разместились в Большом дворце, в двадцати минутах от Александровского, где жил Государь с семьей. Столовались Мария и Дмитрий вместе с императорской четой, которая приняла оставленных отцом подростков, как своих собственных. Любую свободную минуту Николай II проводил с женой и детьми. Они катались на коньках, прыгали с саней в сугроб, возились в снегу. Дмитрий наслаждался простыми радостями жизни, скучая по мужскому обществу, которого лишился с гибелью дяди Сергея. Дядя Ники, как он называл своего царственного кузена, позволял ему невинные шалости, сам, порою, принимая в проказах участие, жалея шустрого и смешливого мальчика, лишенного родительского внимания и ласки.

В марте из Франции приехал адъютант отца. Он довольно подробно рассказывал о жизни Павла в Париже, что он купил у Юсуповых дом в Булонь-сюр-Сен, две машины, обстановку. Новую семью отца визитер деликатно не упоминал.

– Скоро ли он приедет? – не выдержала Мария.

Адъютант только пожал плечами.

– Я думал, что после позволения, данного Государем, папá будет чаще приезжать, а он был здесь всего-то два раза. Это, наверно, она его держит. Черт бы её побрал, скотину эдакую, – возмущался