— Внимание, сейчас начнётся! — отрывисто бросилКсавье, весь напрягшись.

Напротив кафе — и того дома — мальчишки приостановились,двое проворно натянули рогатки… и раздался отчаянный звон бьющегося стекла, обаокна нужной квартиры, выходившие на неширокую тихую улочку, прямо-таки брызнулиосколками. Юные оборванцы кинулись бежать со всех ног, провожаемые негодующимивоплями и требованиями немедленно позвать полицейского. Миг — и они исчезли изглаз.

Как это обычно и бывает, моментально образовалась небольшаякучка зевак, за неимением лучшего развлечения таращившихся на два разбитыхокна. Бестужев ждал… время текло… однако занавески так и не шелохнулись, никтоза ними не показался, и это было насквозь неправильно — в таких случаях жильцы,будь они хоть скрывающимися от полиции анархистами, хоть чёртом со ступой,непременно кинутся к окну посмотреть, что же случилось…

Показался осанистый полицейский в форменном кепи и короткомплаще с пелериной, он энергичными шагами направился к парадному, куда ипроследовал, не обращая никакого внимания на зевак. Это был свой полицейский,чьи служебные задачи не имели ничего общего с надзором за соблюдением порядкана улицах…

— Пойдёмте, — сказал Ксавье, вставая.

Бестужев, не мешкая, ринулся следом. Они перешли на другуюсторону улицы, нырнули под низкую арку меж домом и соседней лавкой зеленщика,свернули налево, оказались перед дверью чёрного хода, возле которой бдили двоеагентов в штатском. Не останавливаясь, не говоря ни слова, Ксавье лишь мотнулим головой — и все четверо ворвались на чёрную лестницу. Первый этаж… второй…нужная дверь. У всех в руках появилось оружие, один из агентов проворно извлекещё и длинную никелированную отмычку.

Они прислушались. В квартире стояла совершеннейшая тишина,нарушаемая лишь отчаянным дребезжанием дверного колокольчика, — этостарался мнимый ажан. Тишина и звон колокольчика… ни шагов, ни голосов…Бестужева помаленьку начали охватывать самые нехорошие предчувствия, и на лицеКсавье отражались те же чувства…

Кивок Ксавье — и агент осторожно потянул дверь на себя. Онабесшумно стала распахиваться. Та же тишина в квартире… нет, можно различитьвесьма даже странные звуки — нечто вроде тяжких приглушенных стонов илимычания, непонятная возня… но это ничуть не похоже на то, как если бы тревожнозаметались по квартире всполошенные неожиданным звонком в дверь люди, не тесовершенно звуки…

Дверь распахнулась настежь, и они ворвались в квартиру,держа оружие наготове. Маленькая кухонька справа… пуста… комната…

Ещё не вбежав туда, Бестужев увидел в распахнутую дверьчеловеческие ноги, обмотанные верёвкой. А там и самого человека — лёжа меж массивныминожками стола, он перекатывался, бился, тщетно пытаясь освободиться от надёжноналоженных пут — рот чем-то заткнут да вдобавок перевязан тряпкой, видны толькоглаза, сверкающие нешуточной яростью, растрёпанная шевелюра…

Колокольчик у двери надрывался. Не обращая на него внимания,кинулись в другую комнату, где обнаружили ту же картину: на полу конвульсивнобился связанный человек, чей рот был запечатан столь же надёжно…

Присев на корточки, Бестужев одним рывком сорвал повязку —человек тут же вытолкнул тряпку языком, принялся отплёвываться, сыпя невнятнымипроклятиями. Господин Гравашоль собственной персоной, какая встреча… Второго,которого тем временем освободил от импровизированного кляпа Ксавье, Бестужевтоже узнал — один из тех, с кем он встречался в Вене, вот только имянеизвестно… да и провались его имечко в тартарары… всё рухнуло!

Всё благополучно рухнуло, как выражается пристав Мигуля вдалёком Шантарске. Ящиков нигде не видно, их наверняка здесь уже нет,открывшееся их глазам зрелище может иметь одно-единственное объяснение: некиеконкуренты из числа охотников за Штепанеком с максимальной для себя выгодойиспользовали эти четверть часа, люди, должно быть, непростые, если смоглибыстро и хватко спеленать этих господ, тоже не относившихся к разряду недотёп…

Бестужев едва не взвыл в голос от тоскливой злости. Затомолодой инспектор, уставясь на Гравашоля так, как влюбленный взирает наобожаемый предмет своей страсти, прямо-таки сиял от счастья — что ему аппарат,если подумать, он наконец настиг свою долгожданную дичь…

Оглянувшись на Бестужева, Ксавье убрал с лица лучезарнуютриумфальную улыбку:

— По-моему, нас опередили, господин майор…

— Удивительно тонкое наблюдение… — произнёсБестужев тусклым голосом. Медленно спрятав в карман ненужный уже браунинг,присел на корточки над Гравашолем: — Что здесь случилось?

Яростно вращая глазами, главарь анархистов разразилсятемпераментной тирадой, половины слов Бестужев не понимал вовсе, но и по тем,что он знал, ясно, что месье Гравашоль отнюдь не высокую поэзию декламирует ине философский труд по памяти читает…

— Кто на вас напал? — настойчиво повторилБестужев.

Гравашоль ответил той же площадной руганью. Замолчал, злопостанывая сквозь зубы — ну понятно, удар по самолюбию самый унизительный,сокрушительный… Ага! Не стоит забывать, что мы во Франции с присущей толькоэтому народу национальной спецификой…

Бестужев выпрямился, загоняя поглубже тоскливую ярость.Ничуть не помогло бы делу, продолжай он сокрушаться и посыпать голову пеплом,что в переносном смысле, что в прямом. Следовало, не теряя времени, что-тоисправить, если это вообще возможно…

— Инспектор, — сказал он негромко. — Можетевы убрать отсюда посторонних?

Взирая на него сочувственно, — что вызвало у Бестужевановый прилив лёгкой злости — Ксавье кивнул, что-то негромко сказал своим людям,и они направились в прихожую, где открыли дверь и исчезли на лестнице.

Бестужев взял Ксавье за локоть, отвёл в глубину комнаты.

— Инспектор, — сказал он тихонько. — Этотсубъект теперь попадёт на гильотину или отделается чем-то более лёгким?

— Боюсь, произойдет именно что последнее, — сказалКсавье удручённо. — Он чертовски хитёр, прямых улик, способных привестиего на гильотину, не имеется. Будет долгий судебный процесс, эта скотина будетпринимать картинные позы на скамье подсудимых, изрекать заранее заготовленныекрасивые фразы, что греха таить, он будет иметь успех у определённой публики,усматривающей в нём романтичного карбонария… Будет купаться в лучахсомнительной славы… Конечно, ему определят приличный тюремный или каторжныйсрок, тут уж никаких сомнений… но иногда бегут-с и из тюрем, и с каторги… Увы,гильотиной его пугать бесполезно, и он прекрасно это знает…

— Кумир публики… — задумчиво произнёсБестужев. — Чёрт побери, совершенно как у нас… Кумир публики? Ну, это мыещё посмотрим! Кумир, говорите? Хм…

Он вернулся к лежащему неподвижно Гравашолю, вновь опустилсяна корточки и деловито спросил:

— Кто на вас напал, Гравашоль? То, что они увели ссобой инженера, унесли аппарат, я и так знаю, тут не нужно быть семи пядей волбу… Кто?