— А дальше?

— Дальше, извините, не знаю, — с горьким юморомсказал Гравашоль. — Лежал связанный, как колбаса, если пользоваться вашим остроумнымсравнением. А они толковали в другой комнате. Поскольку он ушёл с ними без шумаи борьбы, я, скудоумный, делаю вывод, что они договорились, чтоб им всем горетьв аду… Ну конечно, этот прохвост моментально усмотрел всю выгоду новой сделки:с американцами ему совершенно нечего опасаться, он законнейшим образомотправится с ними за океан и будет вести честную жизнь респектабельного буржуа…

— Камешки он вам, разумеется, не вернул? — спросилБестужев.

— Да вот представьте, как-то запамятовал, — покривилсяГравашоль. — Так и ушёл с ними в кармане, прощелыга… Господи боже мой, ая-то в простодушии своём полагал, что учёные и прочие интеллектуалы — сплошныебессребреники, занятые в первую очередь высокими идеями… Эта скотина себя вела,словно прожжённый биржевой делец…

«Не один ты роковым образом ошибся в оценке учёных мужей,подумал Бестужев. Да, теперь уже окончательно ясно, что с некоторого момента вШтепанеке произошёл некий надлом, и он стал совершенно другим. Такое случается,и нередко. Видимо, непризнание и бесприютные странствия его изрядно ожесточили,и он целиком и полностью отдался жажде денег, совершенно не задумываясь оморальной стороне дела. Хладнокровно прикарманил полученный от наспервоначальный платёж, согласился сотрудничать с Гравашолем за горсть камушков…сотрудничать в подготовке покушения на его величество короля Италии… видимо, онполностью уже неразборчив в средствах, его интересует лишь звонкая монета…»

— Ну что же, — сказал Бестужев. — Осталиськое-какие мелкие детали, которые тоже лучше обговорить прямо сейчас, неоткладывая на будущее…

…Аркадий Михайлович Гартунг, как обычно, выгляделолицетворением вальяжности, невозмутимости и самого искреннегодоброжелательства — но временами поглядывал с такой ласковой укоризной, чтоБестужев поневоле чувствовал себя нашкодившим кадетом.

— В первую очередь, конечно, вас следуетпоздравить, — сказал Гартунг. — Схватить неуловимого Гравашоля, закоторым столько лет гонялась вся французская полиция… Они все в шоке…

Бестужев пожал плечами:

— По совести говоря, схватили его не мы, он сам, можнотак выразиться, достался…

— Но ведь именно вы с инспектором его убежищеобнаружили? Он мог и освободиться, не явись вы… Всё же, Алексей Воинович,предприятие было рискованнейшее. У вас и в самом деле не нашлось времениуведомить меня… или начальство инспектора де Шамфора?

— Времени не было, — твёрдо сказалБестужев. — Нам всё равно не успели бы прийти на подмогу. Пришлосьрисковать.

— Я рискну предположить, что дело в нашем честолюбивоминспекторе. Вы не знаете парижской обстановки, вам простительно. А уж он-тообязан был знать, сколько телефонов в Париже и сколько быстроходных автоимеется в распоряжении бригады… Но оставим эту тему. Есть дела поважнее.Гравашоль за решёткой — это прекрасно, это обрадует политическую полицию всейЕвропы… вот только в нашем главном деле, получается, мы не подвинулись ни нашаг?

Бестужев опустил голову:

— Кто же мог ожидать от американцев такой прыти ихватки? Отдалённая провинциальная страна, чье влияние в мировых делах ничтожно…

— Мне приходилось общаться с тамошнимиуроженцами, — сказал Гартунг. — Эти господа проявляют прямо-такиневероятную прыть и хватку, когда речь идёт о деньгах, а уж если о больших… Да,опростоволосились…

— От нас уже ничего не зависело, — поднял головуБестужев. — Даже если бы мы сразу сообщили наши сведения, любые агентыопоздали бы точно так же, как опоздали мы…

— Совершенно верно. Вас никто и не винит, АлексейВоинович, я имею в виду, так сказать, общую ситуацию… То, что наш инженероказался сребролюбивым и проявил нешуточное умение устраивать свои финансы, неменяет дела. Главное, он в бегах, вернее говоря, нашёл новых хозяев, энергичныхи в средствах не стеснённых. Они все, разумеется, постараются как можно скорееотплыть в Америку… И вы уже ничего не в состоянии предпринять толкового… Нуничего, я беру дело в свои руки. Хотя положение наше щекотливое. Официальнообъявлять розыск господина инженера никак нельзя — в этом случае придётсяоткрыто признать, что он, собственно, был платным соучастником анархистов, аэто его передаёт в руки французской Фемиды, откуда выручать его будет гораздотруднее. Он, конечно, малый оборотистый и наверняка придумал уже какую-нибудьсказку… Что он может заявить, как по-вашему?

— Ну, это просто… — сказал Бестужев. — Онможет упрямо твердить, что ни в какие предосудительные сношения с анархистамине вступал, был ими похищен, запуган, морально пытан… Все мы, кто был в Вене,вынуждены будем подтвердить, что похищение действительно имело место…Письменных договоров с Гравашолем он, понятно, заключать не мог, виданное лидело — такой договор? Да и бриллианты — если их только при нём найдут — можнообъяснить каким-нибудь экстравагантным способом: например, он, не моргнувглазом, заявит, что, убегая от анархистов, случайно прихватил пакет, не зная,что в нём находится… О чём бы ни зашла речь, с обеих сторон будут только слова,прямых, твёрдых улик нет. Но всё равно, нельзя объявлять его розыск официальнымпутем, тут вы правы…

— Не переживайте так, — сказал Гартунгучастливо. — Пришло моё время выходить на сцену. Я здесь давно, связи изнакомства, смею думать, завязал неплохие… Обстряпаем в лучшем виде, проститеза вульгарность. Завтра с утра я встречусь… нет, даже не с Ламорисьером,найдётся пара-другая добрых знакомых, занимающих гораздо более высокие посты.Ну, а потом и со стариной Ламорисьером обговорим кое-что… Никуда не денутсянаши беглецы. Надо будет, конечно, поработать с Гравашолем, чтобы он чёткоуяснил, о чём следует помалкивать, — но это опять-таки моя забота. Хватитоб этом. Всё, клянусь, будет завершено успешно… Теперь — о вас. Хорошо, что вывовремя рассказали о визите к вам Барцева. Они начали за вами форменную охоту…вы, часом, не замечали слежки?

— Заметил, конечно, — сказал Бестужев. — Нобыстро от неё избавился.

— Они здесь, голубчик, кишат… А что они собойпредставляют, вы наверняка имеете полное представление. Возле вашей квартирыуже замечены подозрительные личности. Смелости им не занимать, а крови они небоятся. Выстрел или удар ножом на тихой вечерней улочке, и… Так чтовозвращаться на прежнюю квартиру вам никак нельзя. Вы там ничего не оставилиценного, того, что стоит забрать?

— Нет, — сказал Бестужев. — Только дурацкийгардероб разгульного волжского купчика, но он для меня ни малейшей ценности непредставляет… потому что, я так понимаю, комбинация, о которой вы упоминалимельком, так и не посвятив меня в суть дела, претворяться в жизнь не будет?

— Да где уж в нынешней ситуации. А жаль, изящная былазадумка, с серьёзными шансами на успех…

— Аркадий Михайлович, — сказал Бестужев. —Может ли Барцев своими разоблачениями нам повредить?