— Это очень хорошо, — сказала Лена,— что дом у тебя такой старый и с плоской крышей…

Она стояла на железной лесенке,ведущей к выходящему на крышу дома люку и возилась в навесном замке разложеннымшвейцарским ножиком.

— И хорошо, что ЖЭК у вас такойжадный и замки такие старые… — вынимая клацнувшую дужку из петель, добавилаона. — Попрошу…

Люк с грохотом открылся. Ленаподнялась первой, Валентин следом. Подумав, он закрыл люк за собой. Огляделся.

Мало что найдется на свете такогоунылого, как крыша старой московской девятиэтажки, родившейся во временаХрущева. Она не крыта черепицей, как старые немецкие дома. Она не зеленеетблагородной медью, как голландские особняки. На ней не стоят баки солнечных водонагревателей, как у экономных греков или турок. Никакихуютных мансард, никаких домиков, никаких голубятен. Карлсон на такой крышезахотел бы повеситься от скуки — только ему не за что было бы зацепить веревку.Пара древних антенн с гнилыми проводами, через которые давно уже никто несмотрит телевизор — разве что несколько старушек не переключились на вездесущийкабель, да и то, подслеповато щурясь, они выставляют в окно комнатные антенны,по четыре раза на день ориентируя их на свою Мекку — Останкинскуюиглу.

— За нами прилетит вертолет? —спросил Валентин.

— Что? А, смешно. — Лена огляделась.

Прямоугольник крыши, небрежно крытыйкогда-то оцинкованной жестью и заляпанный смолой. Покосившиеся прутикиабсолютно символического, по колено высотой, заборчика, ограждающего край. Двебудочки, прикрывающие от дождя люки, ведущие на крышу из двух подъездов.

А вокруг — коробки таких же домов,плоскости таких же крыш, редкие гребенки антенн. В летний день, наверное,кое-где сидели бы подростки — загорая, попивая пиво и неумело рассказываяскабрезные истории. Сейчас, хмурой поздней осенью, крыши были совершенно пусты.

— Такое ощущение, что мы самизагнали себя в мышеловку, — сказал Валентин.

— Все будет хорошо, — сказала Лена.— Идем.

Она уверенно направилась к краюкрыши. Валентин пошел за ней, покачивая головой и осторожно пробуя ногойскользкую поверхность.

— Я всегда стараюсь заранее узнатьпути отхода, — сказала Лена. — Бывает… полезно.

— Откуда у нас здесь путь отхода.

— А вон он. — Лена махнула рукой.

И Валентин с содроганием увидел, чтозаборчик на крыше в одном месте разорван — там из-за обреза крыши высовываютсяпоручни пожарной лестницы.

— У нас в доме есть пожарнаялестница на крышу? — поразился он.

— Есть. Обрезана на уровне третьегоэтажа, чтобы дети и пьяные не лазали.

— На уровне третьего?

— Ну — потолка второго. Небеспокойся. Там все очень удачно… глянь.

Валентин осторожно подошел к краю изаглянул вниз.

Под лестницей стояла легковушка.

— Слезаем, виснем на руках напоследней ступеньке, прыгаем на крышу машины. Прекрасный амортизатор, поверь!

— Ты меня с Джеки Чаном не путаешь?

Лена усмехнулась и, крепко взявшисьза поручни, встала ногами на верхнюю ступеньку — лицом к дому.

— Поручни скользкие, — озабоченносказала она. — Аккуратно спускайся, ладно?

— Да я не собираюсь лезть по этойразвалюхе!

— Зря, пропадешь. А лестницапрочная. Только скользкая.

Лена начала спускаться.

Валентин присел у края, осторожновысунулся, глядя на макушку своей спутницы. Та, будто почувствовала взгляд,вскинула голову, подмигнула. Она была уже на уровне восьмого этажа.

Неужели не боится?

Или просто умеет скрывать свойстрах?

Нет, ничего невозможного в этом нет.Подумаешь — спуститься по пожарной лестнице… даже скользкой… даже спрыгнуть накрышу машины…

Если знаешь, что это необходимо. Чтоиначе сгоришь, задохнешься, погибнешь в огне…

Или от пули?

Да что же это такое? Работажурналиста порой бывает опасна. Даже не обязательно ездить в горячие точки илиписать острые политические материалы. Рядовая — с точки зрения журналиста —статейка может так перевернуть чьи-то мозги, что человек купит бейсбольную биту и станет караулить тебя у подъезда. Однажды знакомогожурналиста так отделал футбольный фанат, за слишком ироничный отзыв о еголюбимой команде. А другому сломали челюсть за стандартный, скучный, вялыйфельетон о недостатках в работе ЖКХ. И за что сломали!Не за критику — за то, что в имени темпераментного кавказца, хозяина фирмы поустановке домофонов, журналист случайно написал не ту букву, из-за чего имястало женским …

Но рисковать жизнью и попадать подпули из-за того, что заинтересовался компьютерной игрой?

Лена спускалась осторожно, нодовольно быстро. Валентин с замиранием сердца следил, как она добралась доконца лестницы, опустила вниз ноги и, перехватывая одну перекладину за другой,стала спускаться на руках. Вот она повисла над машиной… помедлила… и разжала руки.

Звук удара был негромкий. Лена сразуже завалилась на крышу машины, скатилась на капот, плюхнулась на землю.Вскочила, потерла коленку. Помахала ему рукой.

— Я идиот, — сказал Валентин. — Уменя была четверка по физкультуре, а это было сто лет назад.

Он повернулся спиной к открытомупространству, осторожно опустил на ступеньку одну ногу. Потом вторую.

Пока все шло хорошо.

Цепляясь в мокрые железные прутья, скоторых облезали хлопья не то ржавчины, не то древней краски, он опустился нанесколько ступенек, так, что над крышей осталась торчать одна голова.

Еще не поздно вернуться. А вот еслион спустится на этаж-другой — то придется идти до конца.

До него донесся слабый шум. И избудочки, прикрывающей люк, начал на полусогнутых ногах выбираться мужчина.

С чем-то, неприятно похожим напистолет, в руке.

Валентин быстро спустился нанесколько ступенек. Глубоко вдохнул холодный влажный воздух.

Все, теперь вариантов нет.

Только вниз.

Больше всего, конечно же, мешалавлага на лестнице. Дождя сегодня не было, но пасмурная осенняя погодавыдавливала на железо слякоть. Руки уже через полминуты окоченели, ладони сталискользкими. К тому же он посадил несколько заноз — то ли металлических, то ли из осыпающейся иголочками краски.