— Райское местечко, — незамедлительно отреагировал Фентон. —Финки, сапоги с подковками, обрезы на дне чемоданов, прикарманивание денег надетские завтраки, и каждый третий продает наркотики двум другим. Про этоучилище вы можете мне не рассказывать.

— У меня был паренек Марк Циммерман, — продолжал Джим. —Восприимчивый мальчик, играл на гитаре. Он был в классе с литературным уклоном,и я сразу отметил его способности. Однажды я вошел в класс и увидел, что двоесверстников держат его за руки, а третий разбивает его «Ямаху» о батареюпарового отопления. Циммерман истошно вопил. Я закричал, чтобы они отпустилиего, но когда я попытался вмешаться, один из них ударил меня изо всех сил. —Джим передернул плечами. — Это была последняя капля, у меня произошел нервныйсрыв. Нет, никаких истерик или забивания в угол. Просто не мог переступитьпорог этого заведения. Подхожу к училищу, а у меня вот здесь все сжимается.Воздуха не хватает, лоб в испарине…

— Это мне знакомо, — кивнул Фентон.

— Я решил пройти курс лечения. Групповая терапия. Частныйпсихиатр был мне не по карману. Лечение пошло на пользу. Я забыл сказать: Саллистала моей женой. После того несчастного случая у нее осталась небольшаяхромота и рубец на теле, а так она у меня в полном порядке.

— Он посмотрел им в глаза.

— Как видите, я тоже.

— Педпрактику вы, кажется, закончили в Кортес Скул, —полуутвердительно сказал Фентон.

— Тоже не подарок, — бросил Симмонс.

— Хотелось испытать себя в трудной школе, — объяснил Джим. —Специально поменялся с однокурсником.

— И школьный инспектор, и ваш непосредственный наставникпоставили вам высшую отметку, — сказал Фентон. — Да.

— А средний балл за четыре года составил 3,88. Почтимаксимум.

— Я любил свою работу.

Фентон с Симмонсом переглянулись и встали. Поднялся и Джим.

— Мы вас известим, мистер Норман, — сказал Фентон. — У насесть еще кандидаты, не прошедшие собеседование… — Я понимаю.

— …но лично меня впечатляют ваши академические успехи иволевой характер.

— Вы очень любезны.

— Сим, я думаю, мистер Норман не откажется выпить передуходом чашечку кофе.

Они обменялись рукопожатием. В холле Симмонс сказал ему:

— Считайте, что место — ваше, если, конечно, не передумаете.Разумеется, это не для передачи.

Джим согласно кивнул. Он и сам наговорил много такого, чтобыло не для передачи.

Дэвис Хай Скул, издали напоминавшая неприступную крепость,была оборудована по последнему слову техники — только на научный корпусвыделили из прошлогоднего бюджета полтора миллиона долларов. В классныхкомнатах, которые помнили еще послевоенных ребятишек, стояли парты модногодизайна. Учащиеся были из богатых семей — хорошо одеты, опрятны, развиты. Встарших классах шестеро из десяти имели собственные машины. Словом, приличнаяшкола. В ту пору, про которую нынче говорят «больные семидесятые», о такойшколе можно было только мечтать. Рядом с ней профессиональное училище, гдераньше преподавал Джим, казалось доисторическим монстром.

Однако стоило зданию опустеть, как в свои права вступаланекая темная сила из былых времен. Невидимый зверь, который неотвязно следовалза тобой. Иногда, поздно вечером, когда Джим Норман шел пустынным коридоромчетвертого корпуса на выход, к автостоянке, ему чудилось, что он слышит заспиной его тяжелое дыхание.

В конце октября он снова увидел ночной кошмар и на этот разне сумел сдержать крика. Хватая руками воздух, он не сразу понял, где он. покане увидел Салли: она сидела на постели, держа его за плечо. Сердце бешеноколотилось.

— О Боже. — Он провел ладонью по лицу. — Ну как ты?

— Все нормально. Я кричал?

— Еще как. Что-то приснилось?

— Приснилось.

— Эти мальчишки, которые разбили гитару о батарею?

— Нет, давнишние дела. Иногда вдруг все возвращается такотчетливо. Ничего, уже прошло.

— Ты уверен?

— Вполне.

— Хочешь стакан молока? — В ее глазах промелькнулаозабоченность.

Он поцеловал ее в плечо:

— Нет-нет. Ты спи.

Она выключила ночник, а он еще долго лежал, вглядываясь втемноту.

Хотя в школе он был человек новый, для него составилиудобное расписание. Первый час свободный. Второй и третий — сочинение в младшихклассах: один класс скучноватый, другой весьма живой. Интереснее всего былчетвертый час: курс американской литературы для поступающих в колледж; для этихне было большего наслаждения, чем сплясать на костях признанных классиков.Пятый час, обозначенный как «Консультации», отводился для бесед с теми, ктоплохо успевал или у кого возникали сложности личного характера. Таких либо небыло, либо они не желали раскрываться, так что он мог спокойно посидеть схорошей книгой. Шестой час — грамматика — был до того сухим, что казалось,раскрошится, как мел.

Единственным по-настоящему серьезным огорчением был для негоседьмой час, «Литература и жизнь», который он проводил в тесной клетушке натретьем этаже — в сентябре там стоялa жара, зимой — холод. Здесь были собраныте. кого в школьных каталогах стыдливо именуют «медленно усваивающими».

В классе Джима сидели двадцать семь таких «медленноусваивающих», все как на подбор атлеты. В лучшем случае им можно было поставитьв вину отсутствие интереса к предмету, в худшем — откровенное хулиганство.Как-то раз он открыл дверь и увидел на доске столь же удачную, сколь инепотребную карикатуру на себя с явно излишней подписью мелом: «Мистер Норман».Он молча стер ее и начал урок под издевательские смешки.

Он старался разнообразить занятия, включал аудиовизуальныематериалы, выписал занимательные, легко запоминающиеся тексты — и все безтолку. Его подопечные или ходили на головах, или молчали, как партизаны. Вноябре, во время обсуждения стейнбековского романа «О людях и мышах», затеялидраку двое ребят. Джим разнял их и отправил к директору. Когда он открылучебник на прерванном месте, в глаза бросилось хамское: «На-ка выкуси!» Онрассказал об этом Симмонсу, в ответ тот пожал плечами и закурил свою трубку.

— Не знаю, Джим, чем вам помочь. Последний урок всегдавыжимает последние соки. Не забывайте — получив у вас «неуд», многие из нихлишатся футбола или баскетбола. А с языком и литературой у них, как говорится,напряженка. Вот они и звереют.