Asesinato.

Черт, кажется я уже видела это слово!… Вернее, два: они шлив связке, они дышали друг другу в затылок, симпатяги-слова! Asesinato-asesino.«Asesinato» на третьей строчке странного Ленчикова письма, a «asesino» — начетвертой. Последним в тексте.

Я видела их обоих. Еще до того, как влезла в ноутбукПабло-Иманола. Я видела и их и не раз, хотя они были безнадежно испанскими.

Вот только где?

Ага, красно-черный фон и несколько… несколько мятых книжонокиз джентльменского набора русской сеньориты, девственницы-приживалки,коротающей время в старом испанском доме. Красно-черный фон детективов карманногоформата. Несколько названий этих детективов начинались именно с «Asesinato».

Грохнуть письмишко и не заморачиваться!

Но проклятое «asesinato» и не думало меня отпускать. И я стоской вспомнила словарь, оставшийся в библиотеке. Конечно, можно отправитьсятуда за словарем, но нет никаких гарантий, что Ангел не вернется в ближайшиепять минут. Просто — по закону подлости, работающему так же безотказно, как изакон всемирного тяготения. А если я удалю письмо, то никогда не узнаю, чтоименно написал Ленчик Ангелу. Опасность разоблачения, дурацкого, детскогоразоблачения, была так реальна, что у меня засосало под ложечкой. Но эта жеопасность подтолкнула меня к действиям: они были несложны, ведь и само письмобыло недлинным, — шесть строк. Порывшись на заваленном всякой всячинойстоле Ангела, я выудила обрывок какого-то счета и достала из банки, стоящей тутже, у ноутбука, карандаш. И, высунув язык от напряжения, переписала послание.Это заняло не так уж много времени, несколько минут. После чего я удалила Ленчиковиспанский призыв Ангелу и закрыла почту. Хорошая все-таки вещь — электронка.Никаких следов.

Никаких, можно и убираться.

Отключив ноутбук, я поднялась с кресла. И тут же рухнулаобратно. Ч-черт, Пабло-Иманолу и впрямь нечего было опасаться за сохранностьсвоей жалкой джазово-компьютерно-постельной требухи. Никто не покусится на неебезнаказанно… Никто, а уж тем более такая бесплотная, такая никчемная личность,как я.

Прямо передо мной сидел Рико.

Вошел ли он в комнату, когда я сидела за компьютером или всеэто время находился здесь и только теперь обнаружил себя — этого я не знала. Язнала только, что ничего хорошего от пса ждать не приходится. И что мне невыйти отсюда, даже если я хорошенько попрошу его об этом. Даже если яхорошенько попрошу — он не ответит. И все-таки я сделала движение, — и песзарычал. И тихонько приблизился ко мне, на ходу обнажая клыки. Те самые,натренированные на шерсти и мясе других собак. Неужели теперь настала и мояочередь? Нет Ангела, нет Динки, и он теперь может делать со мной все, чтозахочет…

Все, что захочет.

Кажется, я на секунду вырубилась, потеряла сознание… А когданашла его — ничего не изменилось, вот только Рико почти вплотную приблизился комне. Теперь я видела все, как в самый последний момент, за секунду до смерти,как же все любят описывать эту чертову секунду. Плюшевый нос пса, прохладныйдалее на вид; блестящую, угрожающе-черную шерсть; слюну, которая капала склыков.

И глаза.

Глаза смотрели прямо на меня. В упор. Никакой пощады. Рикобольше не рычал, но лучше бы он рычал, ей-богу!… Тогда бы я точно знала, что он— собака, обыкновенная злобная и беспощадная собака, пусть даже и бойцовая… НоРико молчал, тяжелое дыхание, распиравшее его бока, не в счет. Он молчал, имолчание это было осмысленным, потусторонним. Никакая это , не собака, а…

— Вот хрень! — громко сказала я. — Не хваталоеще…

Не хватало еще быть растерзанной дурацким псом, в дурацкомдоме, в дурацкой Испании… И это — после всего, что было у меня в жизни, послеошеломляющей славы «Таис», когда нас с Динкой рвали на части, плакали,забрасывали цветами и проклятьями, что тоже было неплохо, само по себе. Вовсяком случае, заставляло кровь играть. Мою не такую уж густую, задумчивуюсеверную кровь. То-то ее будет полно в комнате, когда клыки Рико сомкнутся намоей шее… Или он начнет не с шеи?…

— Динка… — прошептала я. — Диночка… Забери тыэтого урода… Забери…

Никто меня не услышит. Никто. Даже Динка. Динка, которая таклегко, так спокойно клала руку на загривок пса и улыбалась своей знаменитой,темно-вишневой, хотя и несколько потускневшей улыбкой… И говорила… Что же онаговорила?

«Прекрати его бояться… Просто посмотри ему в глаза… Собакиэтого стесняются…»

Просто — посмотри ему в глаза. Посмотри…

Неужели я сделала это? Неужели я посмотрела Рико в глаза? Невыносимо,ужасно, пугающе было только в первую секунду. В эти желтые, слезящиеся отненависти глаза, невыносимо, ужасно, пугающе было входить только в первуюсекунду. Как в ледяную воду. Но стоило в них только войти, как я сразу жепоняла, на что похож их желто-восковой цвет.

Пергамент. Пергаментные листы, из которых состоял мой «Debestiis et aliis rebus». Казалось, Рико выпрыгнул прямj оттуда, издевятнадцатой главы бестиария, «canis». Эту главу я знала вдоль и поперек, иминиатюру к ней — тоже. Три пса, сидящие у ворот средневекового города.Четвертый выглядывал из-за бойницы. Этот четвертый и был Рико…

— Quocienscumque peccator… — тихо произнесла я. Простопотому, что мне давно хотелось произнести эти слова вслух. «Quocienscumque…», апотом — еще несколько слов, следующих за этими, непонятными мне, словами. Я незнала, что это — молитва или заклинание. Но молитва, или заклинание, илизаговор, или крестное знамение — они сработали.

Сработали!

И Рико прикрыл веки. И отступил от меня, поджав обрубокхвоста. И не просто отступил, он рухнул, упал на бок, и я легко переступилачерез него, как через никому не нужную и уж точно не опасную шкуру. Япереступила через него и выскользнула из комнаты. И только теперь поняла, дочего испугалась: Внутренности слиплись и намертво приклеились к позвоночнику.Позвоночник тоже вел себя не лучше он вибрировал и исходил потом, пот проступили на висках, ничего себе — испытаньице, не для слабонервных сеньорит, ха-ха…Ха-ха, я сбежала, а вернее сползла, по лестнице и толкнула дверь в библиотеку.Так и есть, все мои испанские детективчики лежали там, где им и положено былолежать) прикрывая своими тщедушными тельцами бестиарий. Целая стопка глупейшихтекстов. Так и есть, самая верхняя книга в стопке начиналась с «Asesinato»; подзаглавием в три слова было нарисовано тело, лежащее в луже крови. Вернее,только контуры тела, черные. А кровь была красной, как и положено. Точно такойже красной была обложка испано-русского-русско-испанского словаря.

Asesinato я нашла сразу же — так же, как и asesino.

Слова и здесь следовали друг за другом, иначе и быть немогло. Первое переводилось как «Убийство». Второе — как «убийца». Кто бы могподумать, а как нежно они звучат, прямо как китайские колокольчики, подвешенныена ветру — у нас с Динкой в нашей квартире с видом на Большую Неву тоже висятколокольчики.