Никаких слез в цепких птичьих глазах секретарши не было —одно лишь трусливое желание вырвать из окаменевший памяти личного шофераКорабельникоffа всех латинских любовников, стерв, нимфоманок и стяжательниц.Все те эпитеты, которыми шустрая ненависть Нонны Багратионовны успела наградитьпокойную Марину Корабельникову.

— И о чем они спрашивали?

— Большей частью о Мариночке… Ну и Корабельникоffе,соответственно… И еще об этой… О ее телохранительнице. Но вы же знаете, с нимия почти не общалась… Только на свадьбе и была… Ведь знаете, Никита?

— Да, конечно…

— Ужас… Просто ужас… И зачем было такую те лохранительницу нанимать?… Действительно, зачем?…

— Даже не представляю, что теперь с ним будет, с ОкойАлексеевичем… Не приведи господи никому такого испытания…

— Да, не приведи господи, — отделался общей фразойНикита.

Нонна Багратионовна сунула чашку кофе Никите под нос,выкатилась из-за своего стола, подбежала к двери и выглянула в коридор.Удовлетворившись произведенной инспекцией, она вернулась и уселась противНикиты. Теперь, фривольно забросив нога на ногу, она больше не казалась юдольювсех скорбящих, а запах, исходящий от нее (звездчатый анис помноженный на белыймускус и иланг-иланг), стал и вовсе непристойным. И живо напомнил Никитевеселые кварталы в Амстердаме, куда он впервые попал много лет назад, еще небудучи знакомым с Ингой. Если бы сейчас секретарша сбросила платье, щелкнулазастежкой лифчика и провела образцово-показательный сеанс стриптиза, Никитанисколько бы не удивился. Но стриптиз в планы Нонны Багратионовны не входил.Она всего лишь заговорщицки вытянула нос в сторону Никиты и пропела:

— А вообще, скажу я вам…

«Неужели, собаке — собачья смерть? — грустно подумалНикита, — Нонна Багратионовна, Нонна Багратионовна, нужно бытьвеликодушной…»

— А вообще, скажу я вам, Никита… Что-то подобное япредполагала… Говорят, у нее были шашни с этой ее телохранительницей…

— Шашни?

— Ну да… Шуры-муры… Хоть в этом я не ошиблась…

— В чем?

— В том, что ей нравятся темненькие… А брюнетка илибрюнет — это уже детали. Нюансы… Тип-то один… Бедняжка Ока Алексеевич… Такойудар, такой удар… Пригрел же змею на груди… Извращенку…

Кофе в глотку Никите не полез. А все потому, что не в мерувозбудившаяся Нонна переложила сахару.

* * *

…Никиту вызвали лишь к часу дня. Обходительный молодойчеловек, представившийся «следователем городской прокуратуры Кондратюком»,задал ему несколько вопросов, на которые получил четкие и исчерпывающие, хотя ислегка подмороженные ответы.

— Вы хорошо знали Марину Корабельникову?

— Нет. Я — шофер ее мужа, а его машиной она пользоваласьредко. У нее была своя.

— Когда вы в последний раз видели ее?

— Вчера вечером, перед отъездом шефа. Я отвозил его ваэропорт. На мюнхенский рейс.

— Значит, Корабельников улетел именно этим рейсом? Вноль пятнадцать?

— Ну, если человеку нужно в Мюнхен, он ведь не будетлететь в Объединенные Арабские Эмираты, правда же? — не выдержал Никита.

— Понятно. Значит, вы проводили шефа и вернулись вгород?

— Да. Я проводил шефа и вернулся в город.

— Но на стоянку компании машину так и не поставили?

— Нет. Я не всегда оставляю ее на стоянке. ОкаАлексеевич достаточно демократичный человек, он позволяет мне пользоватьсямашиной… В… скажем, неслужебное время.

По брезгливо-юному безволосому лицу следователя Кондратюказмеей проползла сардоническая улыбка. А желваки на скулах заходили ходуном:приступ классовой ненависти, не иначе. Э-э, братан, да ты якобинец, и, доведисьтебе родиться в другое время, ты исправно бы отправлял на гильотину зажравшуюсяаристократию…

— Шестисотый «Мерседес» в нерабочее время… И зачем жевам нужен «Мерседес»? Девочек катать? — сострил следователь.

— Я женат…

— Одно другому не мешает… Значит, вчера вы в компаниюне вернулись… А куда направились после аэропорта?

— Это валено?

— Вопросы здесь задаю я.

— Посидел в кафе…

— Каком? — Щенок из прокуратуры решил отыгратьсяна Никите по полной программе.

— «Идеальная чашка». Средний проспект Васильевскогоострова.

— Неподалеку от Пятнадцатой линии, так?

— Неподалеку, — с готовностью подтвердилНикита. — Я и сам живу неподалеку. На Пятнадцатой угол Малого…

— Сколько вы просидели в кафе?

— Время я не засекал… Может быть, час… Может, больше.

— А потом? Отправились домой?

— Не совсем. К приятелю. Он живет рядом с«Прибалтийской». На Морской набережной.

— К приятелю в столь поздний час? У вас нелады сженой? — топорщащиеся волосики Кондратюка потрескивали (очевидно, отосознания собственного величия), а крылья носа вздрагивали, как у гончей,почуявшей добычу.

Но добыча так просто сдаваться не хотела. Она бесхитростнопутала следы и смотрела на следователя пустыми, равнодушными глазами.

— Почему нелады? Лады… Просто я обещал приятелюзаехать. Вот и заехал…

— А в квартире Корабельникова вы бывали?

— Бывал… И даже довольно часто. Пока шеф не женился.

— А потом?

— Потом — перестал бывать. Так, заезжал пару раз споручениями от хозяина. И все.

— Почему?

— Не знаю. Корабельников меня не приглашал.

— А раньше приглашал?

— Раньше приглашал.

— А когда вы были там последний раз?

Последний раз… Он еще не скоро выветрится из головы, этотпоследний раз. И еще долго его будет преследовать тело Мариночки, так похожеена тело Инги… Тело Мариночки в стоячей розовой воде.

— Так когда вы были там последний раз? Затрудняетесьвспомнить?

— Почему же… Вчера. Вчера и был. — Господи,неужели это было лишь вчера?…

— После того как отвезли Корабельникова в аэропорт?

— Зачем?… Днем. Я отвозил подарки. Вчера у хозяйки былдень рождения, если вы не в курсе. Подарков набралась целая гора… Отподчиненных Оки Алексеевича. Он попросил меня отвезти, и я отвез.

— А потом?

— А что — потом? Оставил презенты в прихожей и вернулсяза шефом. Вместе мы поехали в его загородный дом, на вечеринку в честь днярождения Марины… Жены Корабельникова…

— Вы оставили подарки в квартире…