или боязни угрозы с востока ни при каких обстоятельствах не будет воевать против Франции. Самое большее, что она может себе позволить, – это остаться нейтральной. Другое соображение заключалось опять же в глубоком убеждении, что программа-минимум была лишь началом растущего ряда требований союзников, которые сделают условия окончательного мира гораздо жестче, чем те, что оглашены ныне. Коленкур, как поборник мира, искренне просил австрийского министра иностранных дел огласить все свои условия немедленно и с должным напором, чтобы убедить Бонапарта в решимости Австрии воевать. «Требуйте всего, что справедливо и что содержит подлинную основу миротворчества, – призывал Коленкур, – и вы добьетесь мира легче, потому что Наполеон скажет: Австрия предпочла войну перемирию. Если вы потребуете от него меньшего, он ничем не пожертвует ради мира и будет верить в то, что сможет манипулировать вами за счет других враждебных держав…»

Самое поразительное, что Меттерних полностью последовал совету Коленкура. Во-первых, он занял твердую позицию в отношении перемирия. 30 июля он заявил Коленкуру, имея в виду свое согласие на проход русской армии через Богемию, что «после 10-го уже ничто не сможет продлить перемирие». Твердая позиция произвела, очевидно, нужный эффект. 6 августа Коленкур передал Меттерниху «секретный запрос» от Наполеона, который пожелал узнать, что Австрия подразумевает под «миром» и присоединится ли к нему Франц в случае войны или останется нейтральным, если он примет австрийские условия.

Наступило время принятия окончательного решения. Теперь Австрия должна была огласить свою полную мирную программу и свою позицию за или против Наполеона либо идти на риск заключения сепаратного мира между фланговыми державами. Получив в результате спешной поездки в Брандейс разрешение кайзера, Меттерних 8 августа выдвинул французскому эмиссару ультиматум. Первые четыре условия документа еще содержали обязывающую часть Райхенбахского пакта, которую Австрия безоговорочно поддерживала. Но относительно двух других пунктов, касающихся Рейнского союза и восстановления Пруссии, Меттерних продолжал подстраховываться. Он считал, что от Наполеона требуется только отказ от протектората, «чтобы независимость всех нынешних суверенов Германии гарантировали все державы». Рейнский союз не будет распущен в ближайшее время. Что касается восстановления Пруссии, то это нужно обеспечить установлением «надежной границы по Эльбе». Упоминание о Пруссии в границах 1805 года отсутствовало. Эти условия Австрия была готова поддержать всей своей военной мощью, отмечал Меттерних и требовал от Наполеона ответа «да» или «нет» 10 августа.

Между тем Меттерних получил известие из Дрездена от Бубны, что Наполеон разработал новые инструкции для Коленкура, допускавшие некоторые уступки, но не принимавшие ни одно из австрийских требований полностью. Впрочем, даже эти инструкции не поступили до 10 августа к Коленкуру, равно как и верительные грамоты. Анштет и Гумбольдт со взглядами, устремленными на часы, и застывшими на лицах усмешками, предвещавшими кару, не стали ждать ни минуты после полночного боя курантов и объявили, что их миссия закончена. Меттерних объявил о завершении конференции. Каковы бы ни были его надежды и цели, теперь у него не было выбора, кроме объявления войны. Любой другой курс стоил бы ему падения личного престижа, навсегда испортил бы ему репутацию мастера ведения дипломатических переговоров и способствовал бы заключению франко-русского мира за счет Австрии. Впрочем, австрийская армия завершала свои приготовления и намеревалась выполнить свою роль. Некоторое представление о том, какова будет эта роль, дало 6 августа, когда Штадион добился от Александра последней уступки. Было решено, что Шварценберг, а не царь будет командовать объединенной богемской армией. 12 августа Австрия объявила войну Франции.

Конференции в Праге Меттерних посвятил в своих мемуарах всего один абзац. Было ли это стремлением преуменьшить значение этого горького опыта для потомков? Легко понять, почему конференция расценивается обычно как фарс, пантомима, в которой сошлись с заведомо тщетным исходом две непримиримые доктрины – французского империализма и сбалансированного европейского порядка. Особенно подозрительной, конечно, явилась неожиданная резкая перемена в действиях Меттерниха, из-за которой в последнюю минуту к обязывающим условиям были добавлены два необязывающих пункта из Райхенбахского договора. Внешне создавалось впечатление, что перемена имела целью сделать мир невозможным, тем более что военные приготовления Австрии были завершены. Принятия этой версии союзниками хотел сам Меттерних.

Однако эта точка зрения перевешивается наличием фактов противоположного свойства. Во-первых, Меттерних отправился на Пражскую конференцию с разрешением кайзера сократить число требований к Наполеону, не ужесточать их и с этой целью исключил из программы-минимум пункт об Иллирии. Во-вторых, имеется необычайное сходство между советом Коленкура от 28 июля и новыми требованиями Меттерниха от 8 августа. Последние не только были более суровыми, чем прежде, – чтобы убедить Наполеона в твердой позиции Австрии, они также шли дальше условий предварительного мира и выражали основные идеи Меттерниха об окончательном мире. Нет сомнений, что это имело целью заверить Бонапарта (опять же по совету Коленкура), что существовал умеренный и вполне определенный лимит на будущие требования. В этой связи стержнем проблемы оставался статус Германии.

Даже в последний час Меттерних прибегал к уловке, предлагая Наполеону идею нейтрального Рейнского союза с международными гарантиями, заверяя в то же время через Штадиона союзников, что он требовал от Бонапарта роспуска союза. Точно так же он пытался им внушить, что требовал восстановления Пруссии в границах 1805 года.

Имел ли в виду этот план с его требованием «независимости всех нынешних суверенов Германии» также требование независимости Жерома Бонапарта, короля Вестфалии? Бесспорно. Главным образом по этой причине Пруссия должна была быть ограничена «четкой границей по Эльбе». Таким образом, последнее предложение Меттерниха, не имевшее, конечно, ничего общего с саботажем мирной конференции, представляло на самом деле искренний, отчаянный призыв в последнюю минуту. Он отвечал собственным интересам Австрии. Он давал представление о программе, которую Меттерних стал бы осуществлять, если бы состоялась общеевропейская мирная конференция. Суть ее состояла в сохранении целостности Рейнского союза вопреки планам, согласованным в Калише Пруссией и Россией, а также нейтрализации Рейнского союза в целях удаления из Германии Франции и ликвидации ее господства в Европе.

Новая формула Меттерниха, подобно обращению минувшей весной Кутузова из русской штаб-квартиры, не имела идеологического подтекста. Она придавала мало значения тому, был ли трон «легитимным» или продуктом узурпации, при условии что территория под его властью не должна быть враждебна стратегическим интересам Австрии. Только в том случае, если правивший режим превращал государство в пешку враждебной державы, курс Меттерниха в отношении этого режима приобретал идеологическую мотивацию. Нельзя сказать, что он был безразличен к узурпации власти, что он воспринимал революцию без негативных эмоций. Нет, он был настоящим консерватором. Его политическую философию, более или менее осознанную, приемлет любой человек, когда он обращается к своим соотечественникам, размышляет