которого была нейтрализация Рейнского союза, выдвигался с полной уверенностью в правоте своей позиции и решимостью претворить его в жизнь, если когда-нибудь Наполеон поймет, что сотрудничество с Австрией не так мало стоит. В убеждении, что только силой можно заставить протектора ослабить контроль над Германией, Меттерних отверг предложение Маре. Союзные армии должны были двинуться к Рейну, и с ними австрийский контингент.

Придя к такому решению, Меттерних был вынужден изменить свою политику в отношении Германии. Добиться нейтрализации Рейнского союза без Франции Австрия, скорее всего, не могла. Во-первых, вести переговоры со всеми членами союза было возможно только через протектора, который был облечен всеми дипломатическими и военными полномочиями. Во-вторых, отношения Австрии с союзными державами на данный момент регулировались соглашением в Райхен-бахе, которое предусматривало «роспуск этого союза». Формально статья о союзе не входила в число обязывающих условий, но Меттерних, как мы знаем, уже известил союзников о том, что это положение было включено в его ультиматум Наполеону. Попытка сохранить Рейнский союз стала неосуществимой как в практическом, так и в моральном отношении.

На первый план выдвинулся вопрос: можно ли спасти суверенов Рейнского союза, каждого в отдельности? В ходе войны Меттерних постоянно уделял этому вопросу внимание. Понятно, по каким причинам. Поскольку главной целью похода на Рейн было принуждение Наполеона к переговорам, возникала необходимость сохранить как можно больше элементов существовавшего порядка, не предпринимать никаких действий, способных повредить постепенной нейтрализации правителей Рейнского союза, и как можно меньше говорить об их будущем объединении. Впрочем, не было никаких гарантий, что Наполеон вообще пойдет на переговоры, а если так, то суверенам Рейнского союза тем более необходимо сопротивляться русско-прусскому влиянию. С ослаблением власти протектора они будут тяготеть к покровительству державы, которая предложит максимальную защиту за минимальную цену. Меттерних был убежден, что такой державой должна стать Австрия.

Казалось, что Меттерних обосновывал свою позицию исходя из рекомендации Генца от 1809 года, который утверждал, что единственно реальный подход к подопечным Бонапарта состоял в их умиротворении. Но по сравнению с тем временем многое изменилось. Генц имел в виду прежде всего военную сторону проблемы. Он считал, что Австрия, сражаясь в одиночестве, нуждалась в привлечении на свою сторону дисциплинированных контингентов войск Рейнского союза. Меттерних же выдвигал в первую очередь политические мотивы. Он стремился к формированию центральноевропейского блока государств под руководством Австрии, который способствовал бы сохранению равновесия между Востоком и Западом, независимо от судьбы Наполеона. Разумеется, Меттерних не преуменьшал значения использования германских войск в войне с Наполеоном – этот вопрос он постоянно обсуждал в ходе встреч с руководством союзников. Но если бы его занимала только война с Францией, он бы не отмел решительно тот метод войны, за который выступал в 1809 году. Поражение в том году Меттерних всегда связывал с плохим руководством, но отнюдь не с неэффективностью опоры на национально-освободительное движение. Если теперь он предпочитал войну штабов, а не национальную войну, если теперь он стремился к умиротворению, а не к наказанию суверенов Рейнского союза, то причиной этого был отнюдь не страх перед национально-освободительным движением или германским «единством», но, скорее всего, опасение необузданных амбиций России.

Сложность с определением позиции Меттерниха, как и Генца, вызвана тем, что она выбивается из психологического настроя того времени. Критика союзников в тот момент означала признак нелояльности, призывы к сдержанности считались выражением трусости. Официальные требования Александра пока поддавались разумному толкованию. Оптимисты усматривали в них законные чаяния великой державы, заботящейся о международной безопасности, или объяснимые крайности, вызванные тяжелыми испытаниями во время нашествия Наполеона, или естественную вольность поведения победителя, которого позднее можно было бы урезонить, если бы его действия представляли опасность. Как можно было защищать политику, которая казалась сервильной по отношению к французскому тирану и крайне терпимой в отношении его марионеток? Как объяснить дурные предчувствия, возникавшие не столько на почве открытых проявлений недоброжелательности России, сколько на основе политической мудрости, приобретенной за 12 лет дипломатической деятельности? Политика – искусство возможного, причем не только в смысле приобретения чего-то, но также в смысле оценки всех обстоятельств, с которыми придется столкнуться в будущем. Теория жизненно необходима. Без нее события постоянно будут захватывать врасплох. Точно так же, как Меттерних не доверял политическому энтузиазму, он воздерживался и от того, чтобы ставить будущее государства в зависимость от всего лишь интуитивной оценки того или иного деятеля, мотивов его деятельности. На этом он уже обжегся в 1809 году. Теперь он учитывал все потенциальные возможности, а не только те, выбор которых продиктован намерениями. Он старался предвосхитить вероятный ход событий, исходя из его внутренней логики, а не просто на основе разведывательных донесений. Получив редкую возможность продолжить карьеру, несмотря на ошибки, он усвоил главный урок в искусстве управления государством – способности первичны по отношению к намерениям.

Первоначально никаких вопросов не возникало. В атмосфере всеобщей эйфории осмотрительность, с которой Австрия присоединилась к коалиции, осталась почти незамеченной. Александру казалось, что Австрия встала в один ряд с Пруссией. Казалось, отпала необходимость обхаживать и упрашивать боязливый двор в Вене. Сигнальные костры, горевшие в горах Богемии, выглядели маяками, освещавшими путь армии в Париж. Но для Меттерниха германский вопрос перешел в критически опасную фазу.

Первый кризис в молодой и неопытной коалиции вызвал Александр. Царь воспринял как горькую пилюлю соглашение от 6 августа, по которому Шварценберг принял командование союзными армиями. Если речь шла об австрийце, то он предпочел бы видеть на этом посту более «энергичного» эрцгерцога Карла, создавшего в 1809 году внушительную армию. Предпочтение показывало, как мало царь знал о нежелании Карла продолжать войну в то время. Теперь, когда поход на Рейн начался, Александр напомнил союзникам, что монархи не утверждали назначение Шварценберга. 17 августа, когда начались военные действия, царь потребовал этот пост себе. Моро и Жомини, бывшие соратники Наполеона, должны были стать его заместителями. Поэтому с самого начала кампании Меттерних был вынужден прибегать к угрозам выхода из коалиции союзников. Его угрозы, подкрепленные мирным предложением в Маре от 18 августа, возымели нужное действие. Меттерниху удалось спасти для Шварценберга пост командующего, но он не мог предотвратить постоянное вмешательство беспокойного царя в вопросы ведения боевых действий и его прямое влияние на операции русской и прусской армий в обход Шварценберга. Самая большая услуга, которую мог оказать Меттерних генералу для облегчения его участи, состояла в распоряжении отрядить Лебцелтерна и Штадиона для ведения переговоров с Александром по спорным вопросам. Царь, со своей стороны, продемонстрировал свое обычное отношение к дипломатическим маневрам австрийского министра. Когда через несколько дней