Оркестр был живой, по наблюдениям Мазура, начавший еще совчерашнего дня праздновать какое-то эпохальное событие вроде двухсотлетиясамогонного аппарата, — но держались лабухи относительно прямо и пострунам-клавишам, в общем, попадали. Через раз. Местный вокал представляла крашенаяблондинка в коротеньком красном платье, энергично мотавшаяся по огромнойэстраде, держа микрофон на длинном шнуре так, словно хотела повторить подвигнародовольцев — запулить воображаемую гранату в зал, на кого бог пошлет.Бомбометательница задорно выкрикивала:

А он такой,

Мой новый парень, просто чумовой!

Как водится, особого внимания на нее не обращали, толькосидевшие у самой эстрады растроганно созерцали аппетитные ляжки заполярнойдивы.

Кацуба аккуратно налил себе водочки, не усердствуячрезмерно, задумчиво подержал стаканчик перед лицом, выпил залпом. Мазурделикатно полуотвернулся, разглядывая зал. Следовало оставить майора наедине ссобой, он сам бывал в подобных ситуациях и прекрасно понимал, что должнотвориться на душе у напарника. Всегда тяжело терять своих, в особенности еслинет возможности расслабиться, нужно работать дальше… И никакое выражениесочувствия тут неуместно, все, что ты можешь сказать, непременно окажетсянадуманным и фальшивым.

Кацуба был профессионал. Он нисколечко не выбился из роли,лицо и движения оставались прежними, даже черная печаль в глазах свободно могласойти за обыкновенную меланхолию — мало ли по каким причинам человеку легоньковзгрустнулось?

— Глупо, — сказал Кацуба тихо, куда-то в пространство.— Из таких переделок выходил, а здесь, в заполярном улусе, нарвался…

Мазур помалкивал, прекрасно понимая, что никаких реплик ненужно, их от него и не ждут. Он только подумал: так оно обычно и бывает,нарываются в конце концов даже самые опытные, а те, что остался в живых, еслипредельно откровенно, горюют еще и оттого, что лишний раз подтверждается:бессмертных на этом свете нет. Как-то рывком вспоминаешь, что ты и сам небессмертный, начинаешь примерять на себя деревянный сюртучок, всерьеззадумываешься, что там, за порогом…

Он разглядывал зал, без труда определяя, где тут импортныйнарод, где отечественный. Дело, конечно, не в одежде, по ней не отличишь, не тевремена. Немногочисленные забугорные индивидуумы держались так, как привыкли наисторической родине — придя в кабак, знали, что выполняют этакую светскуюповинность, далекую от настоящего веселья. Народец же российский (изрядноразбавленный сынами гор) твердо знал, что хочет он кардинально иного — за своиденежки и себя показать, не боясь выглядеть малость придурковато, и другихпосмотреть, таких же.

Аллах ведает, как тут веселились в другие дни, но сейчаскартина была относительно пристойная — под столом никто не валялся, не тащилитанцевать из-за столиков чужих дам, а горный народ держался удивительно тихо.Причиной, конечно, стал Нептун — неподалеку за тремя сдвинутыми столикамивосседала его компания, а сам он громоздился на почетном месте, в торце, озираясвое воинство с гордой уверенностью орла-атамана. Каковое чувство подпитывалосьеще и тем, что левой лапищей он приобнимал столичную штучку Свету,по-настоящему стильную и яркую на фоне примитивненьких местных фемин. На негокосились почтительно, избегая проявлять чересчур уж явный интерес к вызывающескрещенным Светиным ножкам. Вряд ли Нептун знал слово «этуаль», но на чемдержится авторитет, должен был соображать прекрасно. Мазур давно подметил, чтобугай Гриша старается держаться со всей возможной светскостью — первый пареньна деревне, захомутавший питерскую красотку, а питерская красотка, конечно,подыгрывала ему с незаурядным актерским мастерством. Идиллия, одним словом.

Белозубого плакатного красавца Васи в гостинице уже не было— после недолгого военного совета (два голоса «за» при отсутствии как «против»,так и воздержавшихся) его отправили жить-поживать на «Морскую звезду». Чему онбыл только рад. После жуткой находки на «Вере» Вася не то чтобы сломался — ноиспугался н а д о л г о, а случившееся с Шишкодремовым бодрости духа емуприбавить не могло. А поскольку напарник Мазуру какое-то время необходим, прощепринять меры сразу, не дожидаясь вполне возможных срывов…

— Нептун прется, — сказал Мазур.

Кацуба поднял глаза — собранный, готовый к любымнеожиданностям. Вряд ли грозили неприятности, впрочем, — верзила надвигалсядовольно-таки мирно, один-одинешенек, не выказывая пока желания разбивать имбутылки о головы.

Он сел, без жеманства опорожнил налитый Кацубой стаканчик,посопел и сообщил:

— За пушки спасибо. Правильно сделали, что отдали.Может, мы с вами кашу и сварим…

— Смотря какая крупа попадется, — сказал Кацуба.

— А неплохая. Лишь бы вы меня кинуть не вздумали.

— Так что, поговорим?

— Не спеши, — сказал Гриша. — Поспешишь — людейнасмешишь. Я вам пока одно скажу: до вашего Роберта мы никакого касательства неимели. Не наша манера.

— А чья? — спросил Кацуба небрежно.

— Если бы я знал, — досадливо причмокнул верзила. — Тутпоследнее время засуетились всякие… прыткие. И скользкие. Никак за шкирку неухватить, как ты ни бейся.

— И тебе, конечно, это поперек горла, — уверенно сказалКацуба. — Ты тут человек номер один — и вдруг начинают сквозить по переулочкамнепонятные типчики…

— Да не такие уж и непонятные, — заключил Гриша. — Ачто, ты бы на моем месте сидел сложа ручки? Такие места горбом зарабатывают ипервому попавшемуся нахалу не отдают…

— А что, отнять пробуют? — небрежно спросил Кацуба.

— Руки коротки, — насупился Гриша. — Поотшибить можно.И ты тоже запомни для начала — через мою макушку перескакивать не стоит. Или унас будет консенсус, в смысле сердечное согласие, или ни черта не получится.Дело богатое, всем хватит… Ты книжки про клады читал?

— Приходилось, — кивнул Кацуба.

— Помнишь, когда кончалось сплошной порнографией? Когданародец начинал резать друг друга, толком и не дождавшись дележа. А те, у когохватало соображаловки поделить по уму и разойтись, жили долго. Очень я хочуверить, что ты, Иваныч, из тех, кто делит по уму, Светка мне старательновкручивает… Однако присмотреться надо, не корову покупаешь…

Он шумно отодвинул стул и вальяжно отправился назад. Очем-то потолковал с соседом справа, поднялся, подхватил Свету, и они удалилисьв полумрак. Оставшись без атамана, казаки-разбойники оживились, расселисьнепринужденнее.

— Осторожничает, обормот, — хмыкнул Кацуба. — Ладно,поиграем блесной… Ибо выбор невелик.

— Слушай, — сказал Мазур. — Я от тебя не требуюраскрывать особо потаенные секреты, но можешь ты мне сказать откровенно —здешние милицейские чины не получили ли нечто вроде указания? Не трясти из насдушу? Или что-то вроде? Глаголев, подозреваю, мог договориться…