Там было пусто, ни души, и обзор хороший. Поэтому соватьсядуриком Егор не стал. Остался на выходе из переулка. Смотрел, как Вассерспускается к Трубной площади и, чтоб не терять времени, быстро-быстро терремень о каменный угол дома. Кажется, оставалось совсем чуть-чуть.

Дальше так, соображал лейтенант. Сбежать по спуску наплощадь. Посмотреть, куда повернет Вассер. И позвонить из автомата шефу.

Черт, как надоел проклятый ремень!

Дорин уперся локтями в стену, прижал истончившуюся кожануюленточку к углу, собрал все силы и, крякнув, рванул.

Вышла незадача.

То ли ремень держался на последнем волоконце, то ли сил уЕгора осталось больше, чем нужно, но кожа лопнула, и лейтенант с размахуприложился лбом о каменное ребро дома.

Перед глазами полыхнул яркий свет, потом сразу погас и сталосовсем-совсем темно.

– Гляди, горе мое, будешь учиться на двойки, таким жеханыгой станешь, – сказал где-то наверху женский голос.

Егор открыл глаза, увидел над собой толстуху с мелкимикудряшками и с ней мальчишку лет двенадцати. Женщина смотрела на Дорина сотвращением, парнишка с боязливым любопытством.

Потом мамаша дернула сынка за руку, и они исчезли из Егороваполя зрения, осталась лишь стена дома, упирающаяся прямо в голубое небо.

Ныла ушибленная голова, на лбу запеклась кровь.

Приподнявшись, Егор обнаружил, что лежит на тротуаре. Времяуже не раннее, вовсю светит солнце. Мимо идут люди, неодобрительно косятся наоборванца с разбитой мордой. Одни просто морщатся, другие качают головой, анекоторые и высказываются. Народ в Москве, как известно, отзывчивый – не в смыслежалости, а в смысле что любит отозваться на антиобщественные явления.

Отзывы были такие:

– Ишь, залил зенки, с утра-то.

– Что, герой, утро вечера мудренее?

– Господи, когда только советская власть до вас, алкашей,доберется?

– Стыдно, гражданин. Появляясь на улице в такомантисанитарном виде, вы становитесь разносчиком инфекции!

Ругаться ругались, но не останавливались. Утро, все спешатпо делам.

Наконец, нашлась бабка, которой торопиться было некуда.Понаблюдав, как Егор поднимается, держась за стенку, как мотает башкой, чтобыстряхнуть одурь, старушка сплюнула:

– У, лохмотник. Житья от вас нет. Щас вот милицанераприведу, он тебя в околоток-то доставит.

И потрусила вниз, к площади. Бабкина идея Доринупонравилась. Постовой – это то, что надо. Сразу и мысли прояснились. Чем идтидо Лубянки, пугая граждан своим кошмарным видом, правильнее будет позвонитьшефу из отделения.

Едва отстегнул обрывки ремней, едва стер рукавом кровь слица, а сознательная пенсионерка уже была тут как тут. Вела за собой мордатого,насупленного милиционера в белой летней гимнастерке.

Дорин так и кинулся ему навстречу. Наклонился к самому уху,прошептал:

– Товарищ, я из органов. Где у вас отделение? Далеко? Срочноотведите меня к телефону!

Постовой от него шарахнулся.

– Куда лезешь, рвань? Не расслышал, что ли?

Рядом остановились несколько любопытных граждан, бабка ивовсе крутилась у самого локтя, а дело было секретное.

Егор взял непонятливого за локоть, снова придвинулся:

– Товарищ, время дорого. Вы не глядите, что я в таком виде,это я выполняю ответственное…

– Ррруки! – заорал постовой. – Гимнастерку запачкал,падлюка!

И так пихнул в грудь, что Дорин едва на ногах устоял. Номилиционеру и этого показалось мало. Он двинул настырного пьянчугу сапогом победру, хотел еще раз, но этого Егор уже не стерпел. Уклонился от удара и,скакнув вперед, смазал гада правым хуком по дубленой морде. Вроде не таксильно, однако защитник правопорядка бухнулся на тротуар, фуражка отлетела намостовую.

Зеваки брызнули врассыпную, а какой-то шкет в тельняшкекрикнул:

– Фартово уронил легавого! Тикай, братуха, пока не замели!

Совет был своевременный.

«Уроненный» милиционер отчаянно дудел в свисток, и с двухсторон уже бежали люди в фуражках.

Теперь точно слушать не станут. Отметелят до полусмерти,кинут в кутузку, и сиди там неизвестно сколько.

Дорин шарахнулся влево, вправо и решил, что рванет черезограду, на ту сторону бульвара. Там, в переулках, оторваться легче. Опять женаправление правильное, в сторону Лубянки.

Он скакнул с тротуара на проезжую часть, больше нераздумывая и не оглядываясь. А оглянуться бы следовало С горки, от Сретенки, побульвару летел длинный, сияющий лаком ГАЗ 61-40, с открытым верхом. Тормоза укабриолета были хорошие и покрышки новые – только это Дорина и спасло от вернойгибели или тяжелого увечья.

Раздался душераздирающий скрежет, колеса прочертили поасфальту две густых черных полосы, но столкновения все-таки избежать неудалось. Хромированный капот ударил Егора в бок, и многострадальный лейтенантпокатился по мостовой.

На этот раз сознания он не потерял, но пришлось обеимируками упереться в землю – очень уж несолидно она себя вела: качалась иноровила встать на попа. От этой качки смотреть по сторонам никакой возможностине было, но, что вокруг говорят, Дорин слышал. Тем более, вокруг не говорили, аорали.

– Куда ты, трам-тара-рам, под колеса?! – вопил кто-то визгливый.– Товарищ генерал, ну честное слово! Товарищ милиционер, вы видали?!

Кричал и знакомый Егору постовой:

– Всё нормально, товарищ генерал! Этот сам виноват! Мы егосейчас заберем! Вы сами-то как, не ушиблись?

С тротуара еще голосили какие-то женщины. В общем, шумнобыло.

А потом Егор услышал голос, совсем негромкий, но такойуверенный и отчетливый, что было слышно каждое слово:

– Типаж. Максим Горький, пьеса «На дне», рассказ «Челкаш». Аты, Стеценко, все ж таки не лихачил бы по городу. Сколько раз говорить.

– Сами «с ветерком», а сами ругаете, – обиженно загундосилшофер, но Дорин его слушать не стал, а повернулся, чтобы рассмотреть генерала.Очень уж знакомой показалась Егору интонация. И тембр.