В Иерусалим они попали только ввечеру. Деннис быстро нашелгостиницу «Холидей-инн».

– Сколько стоит номер? – спросила Алиса, когда они заполнялианкеты за столиком в холле.

– Нисколько, – улыбнулся он, – я уже оплатил оба номера, мнекак сотруднику корпорации положены огромные скидки. Для меня это почтибесплатно.

– Тогда я угощаю вас ужином, – улыбнулась в ответ Алиса.

– Хорошо, – кивнул он.

Они оставили машину на стоянке перед гостиницей иотправились пешком в старый город. Было холодно. Огромные толпы туристовмедленно сочились по узким кривым улочкам. Группа английских баптистовсовершала крестный ход к храму Гроба Господня. Мускулистый молодой человек встрогом черном костюме нес на плече огромный крест, вслед за ним семенилистарички и старушки. Процессия останавливалась через каждые десять метров,чтобы спеть пару псалмов, и приходилось стоять, ждать. Обойти их былоневозможно.

– Так мы будем идти до завтра, – сказал Деннис, – если мыхотим попасть в храм Гроба Господня до закрытия, надо свернуть и найти другуюдорогу.

– А если заблудимся, попадем в арабский квартал? –засомневалась Алиса.

– Мам, перестань. Здесь везде полиция. Мало ли что теберассказывали! Ничего с нами не случится, – решительно заявил Максимка.

Они нырнули в какую-то глухую подворотню, потом еще куда-тосворачивали, останавливались, сверялись с планом города, несколько разспрашивали дорогу у полицейских, те объясняли: сначала прямо, потом направо исразу налево через несколько метров, а потом еще раз налево…

Стало темнеть. Они поняли, что сегодня уже никуда непопадут. Надо просто выбраться из этого лабиринта, а завтра встать пораньше иопять отправиться в старый город.

Они огляделись, чтобы спросить, как пройти к Яффскимворотам, но обнаружили, что вокруг совсем другая толпа, мрачная, грязная, и ниодного туриста, ни одного полицейского. Глухой неприятный арабский квартал. Ониускорили шаг, чтобы поскорей выбраться.

Улочка примерно в метр шириной вся состояла из арабскихлавок. Приходилось все время смотреть под ноги. Глиняная и медная посуда стоялапрямо на булыжнике, тут же были навалены горы платков, ковров, громоздилисьвешалки с одеждой, лотки с фруктами, орехами, пряностями, липкими жирнымисладостями, что-то жарилось, кипело, отовсюду звучала монотонная мусульманскаямузыка, группки мрачных усатых мужчин стояли у крошечных грязных кофеен,женщины в длинных робах, в черных платках, прикрывающих лица, скользили мимо,не поднимая глаз. Чумазые детишки всех возрастов носились сквозь толпу своплями, сшибая все на своем пути.

Мальчик лет четырех потянул Алису за рукав и, глядяжалобными черными глазами, полными слез, заканючил на ломаном английском:

– Шекель, плиз, ай хангри, плиз!

– Ни в коем случае! – крикнул Деннис.

Но Максимка уже протягивал малышу шекель. Тот выхватилмонету и убежал. Моментально подлетели еще трое, им было лет по семь, онизаорали хором, стали дергать за одежду, один вцепился в Алисину сумку, другойухватил Максима за куртку.

– Шекель! Гив шекель!

Деннис оттолкнул арабчат, схватил за руки Максима и Алису ирванул вперед. Им вслед неслись крики, улюлюканье, смех. И вдруг что-то больноударило Алису в спину. Боль чувствовалась даже сквозь теплую кожаную куртку итолстый свитер.

– Пригнитесь! – крикнул Деннис. – Быстрее! Не оглядывайтесь!

Бежать по кривой, заставленной горшками, лотками и вешалкамиулочке было трудно. Почти совсем стемнело. Сзади слышался мерный топот и уже нетолько детские, но и взрослые мужские голоса. Судя по крикам, за ними бежало неменьше десяти человек.

Алиса все-таки оглянулась. Их догоняла целая толпаподростков, еще один камень ударил в спину. Они свернули за угол и оказались наточно такой же улице. Ни одного полицейского, никаких туристов. И почти полнаятемнота. Здесь почему-то не было электричества. Слабо мерцали огоньки свечей икеросинок за окнами лавчонок, ярко, холодно светил месяц. Крики и топотприближались.

– Мамочка, я боюсь, – крикнул Максим, – мама…

Кто-то схватил Алису за шиворот, у нее стали выдирать сумку,пытались стянуть куртку, она почти ничего не видела в темноте.

– Максим, где ты? – она старалась перекричать множествоголосов.

Толпа окружила их, превратилась в орущее многорукоечудовище, и нельзя было понять, где Максим, где Деннис. Сумку с деньгами идокументами давно вырвали из рук, кто-то пытался разодрать «молнию» куртки.Алиса понимала, что ее бьют, но боли не чувствовала. Она продолжала кричать,звать Максима, закрывая лицо от ударов.

Вдруг совсем рядом кто-то страшно завизжал, потом – глухойудар о булыжник. Опять визг и удар. Алиса наткнулась ногой на что-то мягкое.Потом почувствовала, что ее перестали бить.

– Мама, я здесь!

Она кинулась на Максимкин крик, споткнулась, упала, но не набулыжник, а на человека, который, скорчившись, лежал у ее ног, тут же вскочила,разглядела в темноте силуэт сына.

– Где больно? Говори, где больно?! – Она стала быстроощупывать его лицо, плечи, заметила, что он стоит, вжавшись в стену.

– Нигде не больно. Одевайся! – Он держал в руках ее куртку исумку.

Не успев удивиться, она стала машинально засовывать руки врукава куртки. В двух шагах от них быстро дергались, извивались четыре мужскихсилуэта. Слышались страшные глухие удары. Один упал, трое продолжали драться.Мелькал светлый свитер Денниса, в какой-то момент он оказался на земле, но тутже поднялся.

Совсем близко раздались крики, топот. Еще одна толпа,человек десять, выскочила из-за угла и подкатывала по узкой улице все ближе,словно жуткая черная волна, которая все сейчас сметет на своем пути. Алисаобхватила Максимку, закрыла его собой, они оба стояли, вжавшись в стену, ипонимали, что кричать, звать на помощь бесполезно.

И вдруг грянул выстрел. На мгновение повисла мертвая тишина,потом опять крики и топот. Алиса крепко зажмурилась. Казалось, прошла целаявечность, прежде чем она открыла глаза. Яркий свет фонарика ударил в лицо.Алиса сначала ослепла, а потом поняла, что перед ней стоит израильскийполицейский.

– Что происходит? Кто стрелял? – спрашивал он по-английски.– Леди, с вами все в порядке? Вы меня слышите?

Полицейских было всего четверо, но толпа исчезла,растворилась в темноте.

– На нас напали, – ответила она, едва шевеля губами.