Ему вдруг показалось, что она непременно упадет в обморок.Беременных женщин нельзя пугать, это очень вредно.

Пиджак спереди и вправду был мокрый, как будто Даниловакто-то окатил из ведра. Мокрый и теплый. Данилов потрогал это мокрое и теплое ипосмотрел на свою ладонь.

В самом деле кровь.

— Не пугайся, — быстро сказал он Марте, — ничего такого. Япросто ударился, когда падал. Ты сможешь ехать или оставим твою машину здесь?

— Я отвезу тебя в больницу.

— Нет.

— Андрей, тебе нужно в больницу.

— Помоги мне подняться.

— Тебе нужно в больницу, Андрей! Из тебя кровь течет!

— Не называй меня Андреем! — приказал Данилов. Как только онподнялся, стало холодно, и снег под ногами показался ненадежным и скользким. Вголове зашумело, и его слегка повело, как после первой сигареты после долгогоперерыва. Пиджак на груди становился все тяжелее, словно наливался свинцом.

— Я доеду на своей машине, — сказал он упрямо, — мне завтрана работу.

— Ты не доедешь! Тебе нельзя ехать, черт тебя побери!

Ему было неловко признаться, что в высокую «Ниву» он сейчас,пожалуй, не залезет.

— Доеду. Садись в машину, Марта. Садись, и поедем.

— Ты ненормальный!! — завизжала она. — Ты псих, ты полоумныйпридурок! Дай мне ключи, я поеду на твоей поганой машине! Господи, ты упадешьсейчас, что я стану с тобой делать?!

— Открывается верхней кнопкой.

— Я знаю!

Кое-как они перебрались через дорогу. Подъезд особняка, изкоторого они вышли три минуты назад, сиял уютным теплым светом. От этого светау Данилова заслезились глаза.

Марта открыла пассажирскую дверь его «Фольксвагена» иподтолкнула Данилова внутрь.

— Самый маленький ключ от зажигания.

— Да знаю я!

— Как ты заберешь свою машину?

— Плевать я хотела на машину! Тебе нужно в больницу,Данилов!

По тому, что она назвала его по фамилии, а не Андрей, онпонял, что она немного пришла в себя.

— Дома ты зальешь меня йодом, и все будет в порядке. — Онпоежился, потому что было очень холодно, страшно холодно. — Включи отопитель.

До его дома было минут десять езды. Марта доехала за семь.

— Данилов, — мрачно сказала она, приткнув машину к забору, —надел бы ты дубленку, ты весь трясешься. И учти, что на руках я тебя не донесу.

— Не надо меня нести.

Кряхтя, он вытащил себя из машины и напялил дубленку,которую Марта сунула ему в руки. Ему не хотелось пачкать ее, и он все времястарался не задевать пиджаком за чистый и мягкий мех. Все было хуже, чемпоказалось сначала. Вот черт. Выглянул бессменный Иван Иваныч, улыбнулсяприветливо. В лифте они молчали, и, когда Марта открыла дверь, Данилов сразупошел в ванную, кинув дубленку в кресло.

Пиджак спереди был мокрый и темный от крови. Рубашка,наоборот, оказалась ярко-алой, как та, что лежала на его кровати. Даниловазамутило. Он расстегнул маленькие перламутровые пуговки, одну за другой, истряхнул рубашку в ванну.

— Данилов! — позвала Марта из-за двери, которую онпредусмотрительно запер.

— Сейчас. Вот в чем дело. Низкий чугунный заборчик, накоторый Данилов упал, отомстил ему за непочтительное отношение. С правойстороны на уровне ребер в боку была рваная, сочащаяся кровью дыра, проделаннаяострой чугунной пикой. У дыры были черные края, кровь из нее сильно лилась.Марта, пожалуй, упадет в обморок.

— Данилов!

— Принеси мне аптечку. Она в ящике над кухонным столом.Знаешь?

— Данилов, открой сейчас же!

— В правом, на нижней полке. Принесешь?

— Она у меня в руках давно! Открывай!

Он щелкнул замком.

— Давай ее сюда. Я сам справлюсь.

— Как же! Справишься ты!

Она протиснулась внутрь, не оставив ему шанса выставить еевон.

Оказавшись в ванной, она уставилась в зеркало на даниловскоеотражение и так явно изменилась в лице, что он понял — сбылись его самые худшиеопасения.

— Марта, — предостерегающе произнес он.

— Что это? — пробормотала она и перевела взгляд сзеркального Данилова на Данилова натурального. — Что там такое?

— Ничего такого, — сказал он нетерпеливо, — я упал и заделкожей за железный прут. Не пугайся. Выйди лучше. Я сам все промою, а ты мнепоможешь забинтовать.

— Там, — сказали ее губы, и она показала пальцем на зеркало,— там. Что это?

Данилов вздохнул, в груди стало больно.

— Это я, — объяснил он терпеливо, — я упал, ударился ожелезный прут…

Осталось только добавить «очнулся — гипс», но ничегодобавить он не успел. Марта схватила его за руку.

— Посмотри, — она кивнула на зеркало, не отводя глаз от еголица, — посмотри, Андрей.

И он посмотрел в зеркало.

Оно было в грязно-бурых кровавых потеках.

«Ты виноват», — было написано сверху чем-то отвратительнорозовым.

Данилов зажмурился.

Он быстро обошел квартиру и все понял.

Высокая дверь из кабинета на балкон была открыта настежь,ветер теребил штору, которая елозила по паркету как привидение. Данилов жил напоследнем этаже, кроме того, не держал дома ни драгоценностей, ни денег и оченьполагался на Ивана Иваныча, бывшего спецназовца. Балкон его кабинета выходилпочти на крышу соседнего дома — ох уж эти районы «старой застройки». Дом, вкотором жил Данилов, был вполне респектабельным и недавно отремонтированным, адом напротив только ждал своего часа — по вечерам в нем не светилось ни одногоокна. Бомжи там не квартировали, может, только мальчишки забирались иногда, иДанилов часто оставлял балкон открытым. Все его детство прошло при открытыхокнах — мать очень уважала англичан, ценителей свежего воздуха, — и он привык.

С крыши соседнего дома до балкона был один шаг.

На полу что-то белело.

Данилов откинул штору, нагнулся, от чего кровь из него,кажется, ударила фонтаном, и голова закружилась, и уши залепило, как ватой, ипотрогал на полу плоскую и твердую лепешку мокрого снега. Потом запер балкон ивернулся в ванную.