- Для поддержания разговора, - скрипуче захихикалБычков. - Надо же было с чего-то начинать, так почему не с фамилии? Ну так что,возьмешь меня с собой?

- С удовольствием, дядя Назар. Как только Шустова мнепозвонит, я дам вам знать.

Настя положила трубку поверх бумаг, разжала кулак, поставилаперед собой Дедка.

- Какие наши с тобой годы, Дедочек? - вполголосасказала она. - Смех один. Правильно дядя Назар говорит. И комплексноемонографическое исследование мы с тобой сделаем. И диссертацию напишем. И дажезащитим ее. И завтрак утречком приготовим, вкусненький такой завтрак, чтобыЧистяков был доволен и чтобы у меня появилась вера в то, что я еще что-то могуначать сначала и чему-то научиться. И знаешь, что мы еще сделаем?

Она выдержала паузу, словно давая Дедку возможностьответить.

- Мы с тобой завтра попросим у Чистякова машину ипоедем к Лозинцевым на личном автотранспорте. Если, конечно, они согласятсяменя принять. А если не согласятся, то я придумаю, куда можно поехать, нарынок, например, или в большой супермаркет за продуктами, и все равно поеду намашине. Потому что водить машину я умею, но страшно не люблю. А с этим надокак-то бороться. В конце концов, все же ездят, а я что, не могу? В семье естьмашина, а я вечно делаю из Лешки извозчика. Это не дело.

- Ася, - раздался из комнаты голос мужа, - у тебя что,приступ шизофрении? Тихо сам с собою?

- Нет, - откликнулась она, - это мы с Дедочкомбеседуем.

- И о чем же, позволь узнать?

- Строим планы на завтра.

- Но ты уже не ревешь?

- Нет, я в порядке.

- Тогда ладно, - успокоился Чистяков и вернулся ксвоему докладу.

* * *

На следующий день, в воскресенье, 11 апреля, ровно в час дняНастя Каменская, с трудом разогнув затекшую с непривычки спину, вылезла измашины, припарковав ее в том самом дворе, где накануне они разговаривали сИнной Семеновной Шустовой. Бычков уже ждал ее, сидел на лавочке, дымил неизменнымсвоим «Беломором». Однако если вчера он был в весьма потертом и видавшем видыплаще, надетом поверх джинсов и свитера, то сегодня Настя углядела под все темже плащом нечто, напоминающее костюм. Подойдя ближе, она убедилась, что глазаее не обманули, Никотин и в самом деле был при костюме и даже при галстуке.Одежда его не была сверхмодной даже лет десять назад, но зато тщательновычищена и отглажена.

- Ну что, дочка? Готова? - спросил он, поднимаясь соскамейки.

- Готова. Можем идти. Да, пока не забыла, вот, держите.- Она вынула из сумки и протянула Бычкову кассету с фильмом «Слепая ярость». -Вы хотели на Хауэра посмотреть.

Никотин повертел кассету в руках, с любопытством вглядываясьв фотографии на обложке.

- И который тут Хауэр?

- Вот этот, - Настя ткнула пальцем в фотографию кадра.- Как, ничего?

- Ничего, - протянул Назар Захарович, - знатная рожа. Ая его, оказывается, много раз видел, только не знал, что это он. Ну и скажи тымне, что между нами общего? Чего эта шмакодявка, Юркина подружка сердечная, мнеголову морочит? Глаза, глаза… - заворчал он, пряча кассету в безразмерныйкарман плаща. - Ничего похожего. У него глаза вон какие, голубые, яркие, бабыза одни только глаза должны за ним табунами ходить. А у меня что?

- А ну повернитесь, - нахально скомандовала Настя. - Икассету давайте сюда.

Она остановилась, внимательно всмотрелась в лицо Никотина,потом перевела глаза на фотографию актера.

- Все ясно, - наконец изрекла она с умным видом.

- Чего тебе ясно?

- У вас глаза победителя. Глаза человека, который неможет проиграть по определению, потому что даже когда он проигрывает, он вконечном итоге все равно выигрывает. Кстати, у вашего сына глаза точно такиеже. Неужели не замечали?

- Вот, и эта шмакодявка то же самое говорит…Сговорились вы, что ли?

- Да бросьте, дядя Назар, я с ней даже не знакома, иимени ее не знаю. Ее что, так и зовут Шмакодявкой?

- Никой ее зовут, - буркнул непонятно отчегорассердившийся Никотин. - Вероникой то есть. А шмакодявка - потому что молодаяеще.

- Малолетка, что ли? - прищурилась Настя.

- Да прям, ей лет тридцать пять, что ли, или тридцатьшесть, что-то около того.

- Интересно у вас получается. Если она в тридцать пятьлет для вас шмакодявка, то я-то в свои почти сорок четыре кто?

- И ты шмакодявка, только Ника добрая, а ты злая.

Он неожиданно рассмеялся и ухватил Настю под руку.

- Ладно, пошли.

Дверь им открыли сразу. То ли ждали, то ли квартира быламаленькой, а может, хозяйка в этот момент за какой-то надобностью находилась вприхожей. Настя уже разговаривала с ней по телефону и знала, что зовут ееЭлеонорой Николаевной, что Андрея Николаевича, отца Кристины, и среднего сына,Ярослава, дома не будет, но зато будет старшая девочка, Дина, так что на всевопросы она надеялась получить более или менее полные ответы.

Элеонора Николаевна оказалась миниатюрной симпатичнойженщиной, как Насте показалось, чуть за пятьдесят, с фигурой статуэтки и сточеными ногами, высоко открытыми довольно короткой трикотажной юбкой.

- Здравствуйте, - говорила Настя, проходя в квартиру иснимая куртку, - спасибо большое, что согласились встретиться с нами. Со мнойвы уже знакомы, я - Каменская Анастасия Павловна, а это наш сотрудник…

Она собралась было представить Никотина, но он перебил ее ипредставился сам.

- Полковник Бычков, - коротко назвался он, и Настянесколько удивилась такой официальности. Почему звание и фамилия вместо имени иотчества? Ведь не в служебном кабинете они встречаются, а в домашнейобстановке, Впрочем, у Никотина всегда были причуды, он вообще ни на кого непохож, такой особенный, не всегда понятный и всегда неожиданный. Ладно, емувиднее, пусть представляется как хочет. Бычков так Бычков, полковник такполковник, хоть генерал.

В прихожей было темновато, но Насте вдруг почудилось, что Лозинцевасильно побледнела и даже покачнулась. Чего она испугалась? Неужели разговоров опогибшей племяннице? Странно… Прошло три с половиной года, за такой срок уже иродные родители перестают падать в обморок при воспоминаниях о постигшем ихгоре, а уж тетка-то… Что-то тут неладно.

- Вы извините, у нас тесновато, общей гостиной нет, такчто нам придется устроиться в моей комнате, - неуверенным, дрожащим каким-тоголосом произнесла Элеонора Николаевна. - Или вы предпочитаете на кухне? Таместь стол, за которым мы все поместимся, и чай можно пить…

Голос ее сорвался, и Насте стало не по себе. Что это сдамочкой-то творится? Если уж ей так тяжело говорить о племяннице, то могла быне соглашаться на, встречу, и дело с концом.