В завещании, по которому Язид II передавал халифат своему брату Хишаму, он назначил преемником Хишама собственного сына аль-Валида. Аль-Валид II был похож на своего отца, но превосходил его физически. Испанский автор называет его Красивым. Он был хорошо сложен и обладал необычайной физической силой, а также был полон жизни и отличался большим умом и способностями, которые пробудил и направлял в развитии его наставник – филолог Абдуссамадом. Он вырос при дворе своего дяди, но его юность не была счастливой. Он делал все, к чему испытывал склонность, и больше ничего. Конечно, его будущее было обеспечено. С самой юности он чувствовал, что является наследником престола, и его распутные сотоварищи поощряли его в этой мысли. Хишам сожалел об этом недостатке серьезности и достоинства, с прискорбием взирая на племянника, проводившего время за охотой и чашей с вином в обществе распутников, больше думая о музыке и поэзии, чем о Коране. Хишам пытался его исправить, но неверно взялся за это и потерпел неудачу. Аль-Валид не разглядел добрых намерений в поступках вспыльчивого старика и понял их в том смысле, что Хишам не хочет делать его своим преемником. Возможно, он был не совсем не прав, думая так; это было бы вполне естественно. В любом случае поведение неисправимого преемника в конце концов заставило халифа позаботиться о том, чтобы лишить его правопреемства и оставить престол одному из своих собственных сыновей – Масламе ибн Хишаму.

Однако он встретил твердое сопротивление со стороны сородичей по роду и сановников, особенно по той причине, что Маслама и сам был не прочь поразвлечься. Прежде всего, аль-Валида невозможно было уговорить отказаться от притязаний, но на самом деле именно всевозможные обиды и унижения, которые он постоянно терпел в том числе и от Хишама, и от его придворных, довели его до открытого неповиновения и ненависти к обидчикам, и в конце концов он больше уже не мог выносить двора. После смерти старого и уважаемого Масламы ибн Абдул-Малика, который в какой-то степени умел сдерживать его, он оставил Русафу[170] и уехал в далекое селение в пустыне на востоке от Палестины[171]. Там он продолжал вести прежний образ жизни, только еще менее сдержанно, чем раньше. У него не было недостатка в гостях, которые спекулировали на его щедрости и ожиданиях и жили за его счет. Он ждал смерти Хишама и не скрывал этого. Он никогда не сдерживал своих чувств и выражал их в стихах, которые не прятал в стол.

Ему пришлось ждать около года или двух. Потом произошло событие, которого долго ждал не только он. Правление Хишама казалось слишком долгим, все вздохнули с облегчением, когда он навсегда закрыл глаза. Едва он успел скончаться, как корреспондент аль-Валида в Русафе, которого до того момента держали в тюрьме, получил свободу и временное правительство. Он опечатал все имущество настолько, что не осталось даже чаши для омовения или клочка ткани, чтобы завернуть труп, который по его приказу сразу же сняли со смертного одра. Аль-Валид получил известия обо всем этом вместе со знаками власти[172] и отпраздновал событие в своей обычной манере – пьянством, а также сочинил стих, в котором как наивысшую точку своего ликования изобразил картину горя, постигшего дочерей покойного старика. Потом он отдал приказ захватить богатства Хишама в Русафе и арестовать имущество его родственников и чиновников, за исключением, однако, Масламы ибн Хишама, так как Маслама, хотя и был раньше его соперником и хотя аль-Валид осыпал его насмешками под чужим именем, тем не менее всегда вел себя по отношению к нему честно и доброжелательно. Аль-Валид на время перебрался в Дамаск, чтобы принять присягу в столице. Депутации приезжали со всех провинций, наместники присылали свое выражение почтения в письмах, сообщали о том, что их провинции принесли ему клятву верности, и описывали, с каким воодушевлением люди встретили нового правителя. Кругом были одни празднества. Новый халиф не преминул проявить свою благодарность. Средства, накопленные его предшественником, позволили ему удовлетворить ожидания, которые окружающие питали на его счет. Он повсеместно увеличил военную пенсию на 10 дирхемов, а в Сирии – на 20 и вернул ее жителям Медины и Мекки, у которых Хишам отнял ее в наказание за сочувствие к Алиду Зейду ибн Али. Омейядов, которые явились поклониться ему, он одарил в двойном размере, щедро предоставил средства на заботу о больных и слепых в Сирии и на уход за ними и обильно раздавал духи и одежду женщинам и детям.

Однако на своих неприятелей аль-Валид обрушил возмездие. Он не направил его непосредственно на семью предшественника, потому что это разозлило бы Омейядов; он только велел выпороть Сулеймана ибн Хишама и затем посадить в тюрьму в Аммане. Но махзумитам Ибрахиму и Мухаммеду пришлось расплатиться за то, что они выступали против него за сына Хишама, который был потомком их сестры. Сначала их пригвоздили к позорному столбу и выставили на всеобщее осмеяние в Медине (в субботу 17 шабана 125 года, то есть 14 июня 743 года), где они заслужили жгучую ненависть, а потом их отправили в Куфу к Юсуфу ибн Умару, чтобы тот запытал их до смерти, и этот приказ он добросовестно выполнил. Бану кака из абситов постигла аналогичная участь; они также поддерживали Хишама в его намерении лишить наследства племянника в пользу собственного сына. Их лишили власти в Киннесрине и Химсе и отдали на милость мстителя – фазарита Язида ибн Умара ибн Хубайры, чьего отца за 20 лет до того они подвергли бичеванию по приказу Хишама. Старая братская вражда между абситами и фазаритами имела здесь кровавое продолжение. Как в Химсе и Киннесрине, также в Медине и Дамаске он снял наместников Хишама и назначил новых. В Медину он отправил брата своей матери Умм аль-Хаджжаджа Юсуфа ибн Мухаммеда ибн Юсуфа ас-Сакафи; в Дамаске он поставил человека из того же семейства, прямого потомка аль-Хаджжаджа – Абдул-Малика ибн аль-Хаджжаджа ибн Юсуфа, и связанного с кайситами через родственников со стороны матери.

Но на двух главных постах – в Ираке и Хорасане – он оставил тех чиновников, которых там нашел: Юсуфа ибн Умара и Насра ибн Сайяра. Он даже оставил при себе в качестве доверенного лица Абраша аль-Кальби, который занимал то же положение при Хишаме. Его сопротивление последнему носило всецело личный характер. Даже в религиозных вопросах, хотя по характеру он весьма отличался от него, он придерживался довольно схожих принципов. Из двоих друзей-богословов предшественника он ненавидел того, кто выражал неприязнь к нему, и проявил благосклонность к тому, кто благоразумно помалкивал. Он относился с той же враждебностью, что и Хишам, к еретикам-кадаритам, полностью одобрил изгнание их вождей на остров Дахлак (близ Массауи) и строго надзирал за соблюдением этого приказа. Религия не должна была перейти из практики и привычки в размышление. Некоторые описания у Феофана могут создать впечатление, будто он преследовал христиан, но это на него не похоже. По сути дела, он, видимо, вообще не имел никакого отношения к мерам, принятым в столице против Петра Дамасского и финансового чиновника Петра из Маюмы. Оба они обрекли себя на мученическую смерть тем, что оскорбили ислам и пророка. Переселение киприотов в Сирию не имело никакой связи с религией.