– Ты сказал, что опыт с бабушкой Блейка оказался очень ценным.

– Все верно.

– За то время, что прошло со дня прощания, у тебя не появилось новых размышлений?

Я смотрю на книжную полку за спиной доктора Мендеса так, словно на корешках книг есть ответ на этот вопрос.

– Из-за него… я еще сильнее пожалел, что не так сильно ценил время, проведенное с друзьями.

– Это вполне нормальное сожаление. Если ты не хочешь жить так, будто постоянно находишься в тени смерти, всегда что-то останется недосказанным или недооцененным. Если опыт дня прощания для тебя скорее полезен, чем вреден, то я бы сказал, что стоит провести его и с родителями Эли.

– Хорошо.

Он смотрит на меня взглядом, после которого обычно залезает мне в голову.

– Но ты колеблешься.

– Да.

– Почему?

– Потому что семья Эли совсем не похожа на бабушку Блейка.

– В чем?

– Ну… я думаю, в плане мировоззрения. У них куда более сложные представления о мире. Оба они очень образованны. У бабушки Блейка есть Бог, рай и ад, вот и все. Она верит, что когда-нибудь снова увидит Блейка, но я сомневаюсь, что родители Эли разделяют подобные убеждения. Церковь они определенно не посещают. А еще у Эли есть сестра-близнец Адейр. Она винит меня.

– Ммм.

– И я не уверен, какую позицию занимают родители Эли относительно моей вины.

– Предполагаю, если они считают тебя виновным, то ни о каком дне прощания не может быть и речи.

– Наверное. И еще я очень сблизился с Джесмин, девушкой Эли. Бывшей девушкой. Девушкой-вдовой. Называйте как хотите, в общем.

– И почему тебя это беспокоит?

– Не хочу выглядеть так, словно пытаюсь забрать что-то у Эли. Я не пытаюсь. Но в школе уже ходят слухи. Подозреваю, что их распустила Адейр.

– Это та самая Джесмин, которая справедливо упрекнула меня в неудачной сексистской шутке в нашу прошлую встречу?

– Именно. У вас хорошая память.

Доктор Мендес складывает пальцы в треугольник перед лицом.

– Из того немного, что ты мне рассказал о ней, похоже, что девушка не из тех, что позволят себя забирать или отдавать без их согласия.

– О, определенно не из тех.

– Тогда то, что думают о ваших отношениях родители Эли или ты, совершенно неважно. Она бы не позволила втянуть себя в отношения, которых не хочет, правильно?

– Правильно. Но мы просто друзья.

Это всегда звучит как-то неправильно. Несмотря на стояки (надо быть честным – нижнее белье из «Kmart» в определенных ситуациях заставит кое-что двигаться), не думаю, что мы друг для друга больше нежели друзья. И тем не менее у нас есть эмоциональная близость, какой у меня раньше никогда не было ни с кем. Так что я не уверен, что слова «просто друзья» могут полностью описать наши отношения.

– Понимаю.

– Обо всей этой ситуации я говорю с ней больше, чем с родителями.

– Твои родители умеют слушать?

– Да. Но я нечасто с ними разговариваю. Мне сложно открыться перед ними. Они ничего такого не сделали. Думаю… я просто не хочу их разочаровывать, ну или что-то в этом духе. Или просто хочу быть независимым. Мне нравится личное пространство. Может, я странный, не знаю.

Доктор Мендес качает головой.

– Вовсе нет. Видишь ли, я умею разговаривать с людьми, и все же мой сын Рубен – он чуть старше тебя – редко делится чем-то со мной. Так что ты совсем не странный.

Проходит немного времени.

– Мы можем поработать над этим и помочь тебе открыться родителям.

– Ага. Но у меня сейчас есть заботы поважнее.

– Знаю. Это на будущее.

– Я приду в норму когда-нибудь? – спрашиваю я.

– Думаю, да. Потребуется время. И усилия. Но в один день все станет на свои места. Я всегда считал, что нужно не избавляться от этих чувств, а научиться жить с ними. Сделать их частью себя так, чтобы они больше не причиняли такой боли. Знаешь, как моллюски создают жемчужины?

Я киваю.

– Точно так же. Память о наших близких – это жемчуг, который мы создаем вокруг крупицы скорби, причиняющей нам боль.

Я некоторое время размышляю об этом, а потом снова заговариваю.

– Я случайно вспомнил кое-что занятное.

– Мне нравится случайное и занятное.

– Отец Джесмин работает в Nissan. Как Хиро. И поэтому они сюда переехали.

Доктор Мендес молча улыбается.

Нана Бетси продает дом за считанные недели. Она выручает за него достаточно, чтобы оплатить похороны Блейка и обосноваться где-нибудь на новом месте. Надеюсь, немного осталось и для Митци.

Я провожу день вместе с сыновьями Наны Бетси, помогая с переездом. Мы больше выбросили, чем погрузили в арендованный в «U-haul» грузовик. Джесмин тоже заскакивает к нам после уроков, которые она дает, и помогает по мелочи.

Когда мы заканчиваем, сыновья Наны Бетси отправляются на грузовике в Гринвилл. Она поедет за ними на своей машине. Джесмин уходит домой заниматься. Мы с Наной Бетси еще раз присаживаемся на ступеньки переднего крыльца в синей прохладе октябрьских сумерек, наполненной запахом горящих листьев. Минут на пятнадцать. Ей уже пора ехать, но мы хотим попрощаться.

Она рассказывает, что к ней приходили из полиции, чтобы поговорить об аварии. Говорит, что ничего им не рассказала о том, что я ей поведал, и никогда не расскажет.

Я ее благодарю. И ощущаю неприятную пустоту в животе, когда думаю о том, что выставил ее лгуньей перед ее Богом. Когда думаю о том, как я живу под расползающейся тенью.

Она просит меня пойти с ней на могилу Блейка и возложить цветы, когда она вернется на День поминовения.

Я заверяю ее, что пойду.

Она просит меня прожить хорошую и счастливую жизнь, полную смеха, любви и дружбы.

Я обещаю постараться.

Прошло два месяца после аварии, и я уже дошел до точки, когда мой мозг, как мне кажется, создает фальшивые воспоминания о моих друзьях. Фанфик по Соусной Команде, в котором ты не можешь понять, приснилось тебе что-то или происходило на самом деле.

У меня постоянно всплывает «воспоминание», в котором мы находимся на школьной площадке в теплый полдень – наверное, во время последних дней в школе, когда весна перетекает в лето.

Почему-то у одного из нас переносные стереоколонки, которые подключаются к iPod. Мы сидим на оборудовании площадки и слушаем музыку. И все. Больше я ничего не помню.