«Не стоит впадать в крайности, — говорит себе Джек. — Я моготкрыть любую дверцу, выдвинуть любой ящик, но не хотел этого делать. Я небоялся, что яйца малиновки покатятся из холодильника или кладовой… просто мнене хотелось найти хотя бы одно из них. Покажите мне психиатра, который скажет,что это невроз, и я покажу вам идиота, который ничего не понимает в психиатрии.Все копы-ветераны говорили мне, что работа в отделе расследования убийцдействует на голову. Черт, потому-то прежде всего я и уволился!

А какие были варианты, оставаться на службе, пока не суну врот пистолет? Ты — умный парень, Генри Лайден, и я тебя люблю, но есть что-тотакое, чего понять тебе НЕ ДАНО!»

Ладно, он ехал на Самнер-стрит. Все требовали от него что-тосделать, вот он и идет навстречу пожеланиям общественности. Поздоровается сДейлом, с другими копами, с Фредом Маршаллом, добропорядочным гражданином, укоторого пропал сын, успокоит его словами о том, что делается все необходимое,что ФБР работает рука об руку с полицией, а в Бюро, как известно, лучшие в миреследователи. Обычная жвачка. Главную свою задачу Джек видел в том, чтобыпогладить Фреда Маршалла по шерстке, успокоить, словно испуганное животное.

Тем самым Джек выполнит свой долг перед общественныммнением, почему-то полагавшим, что он перед обществом в долгу. Потом он сможетвернуться к уединенной жизни, которую заслужил. Если Дейлу это не понравится,он может прыгнуть в Миссисипи с высокого берега. Если Генри это не понравится,Джек откажется читать ему «Холодный дом» и заставит слушать Лоренса Уэлка,[55]Бона Монро[56] или что-нибудь не менее мучительное. Плохой «диксиленд». Многолет назад кто-то дал Джеку компакт-диск «Фэтс Манассас». Тридцать секунд«Фэтс», и Генри точно запросит пощады.

Образ просящего пощады Генри действует столь благотворно,что Джек уже точно знает, что колебания, которые он испытывал, подходя к ящикамили дверцам, всего лишь временное нежелание выдвигать и открывать их, а неустойчивая фобия.

Даже когда его занимали другие мысли (то есть постоянно),пепельница, выдвигающаяся из-под приборного щитка, насмехалась и не давала емупокоя с того самого момента, как он сел за руль. Маленький прямоугольникпередней панели пепельницы источал что-то мрачное, угрожающее.

Он боится, что за передней панелью перекатываетсяминиатюрное синее яйцо малиновки?

Разумеется, нет. Ничего за ней нет, кроме воздуха и черногопластика.

В таком случае он может выдвинуть пепельницу.

Мимо окон пикапа проплывают дома на окраине Френч-Лэндинга.Джек находится практически в том самом месте, где закончился трек «Грязнойспермы». Очевидно, он может открыть пепельницу. Нет ничего проще. Суешь под неепальцы и тянешь на себя. Предельно простое движение. Он протягивает руку. Передсамым соприкасанием с панелью отдергивает. Капли пота скатываются по лбу иоседают в бровях.

— Невелика задача, — говорит он вслух. — У тебя возникликакие-то трудности, Джеки-бои?

Он вновь протягивает руку к пепельнице. Вдруг осознает, чтоуделяет нижнему торцу приборного щитка больше внимания, чем дороге, вскидываетглаза, уменьшает скорость вдвое.

Отказывается остановиться. Это всего лишь пепельница. Егопальцы находят переднюю панель, потом выемку за ней. Джек вновь смотрит надорогу. И с решительностью медсестры, сдирающей полоску пластыря с волосатогоживота пациента, дергает пепельницу на себя. Прикуриватель, который он, несознавая, что делает, отсоединил утром, когда пикап стоял на подъезднойдорожке, подпрыгивает на три дюйма. От неожиданности Джеку кажется, что этововсе и не прикуриватель. А черно-серебристое яйцо.

Он сворачивает с асфальта, пикап трясет на бугристой,заросшей травой обочине, впереди — телеграфный столб.

Прикуриватель с громким металлическим стуком, издать которыйне под силу никакому яйцу, падает на дно пепельницы. Телеграфный столб всеближе, практически полностью заполняет ветровое стекло. Джек давит на педальтормоза, и пикап резко останавливается, исторгая дребезжание из выдвинутой доотказа пепельницы. Не уменьши Джек скорость вдвое, прежде чем выдвинулпепельницу, он бы прямиком въехал в телеграфный столб, который сейчас стоит вчетырех футах от капота пикапа.

— Дерьмо собачье, — бормочет он, откидываясь на спинкусиденья. — Не зря говорят, что курение убивает.

Шутка не из тех, что может вызвать смех, так что пару секундон сидит, глядя на проезжающие по Лайлл-роуд редкие автомобили. Когдасердцебиение сокращается почти до нормального, Джек напоминает себе, что онтаки выдвинул пепельницу.

***

Светловолосый Том Лунд, конечно же, ждал его приезда. Кактолько Джек проходит мимо трех велосипедов, стоящих рядом с дверью, ипереступает порог полицейского участка, молодой полицейский поднимается из-за столаи спешит ему навстречу, сказать, что Дейл и Фред Маршалл в кабинете Дейла и онтотчас же отведет его к ним. Они, безусловно, будут рады его видеть.

— Я тоже, лейтенант Сойер, — добавляет Лунд. — Я простодолжен это сказать. Я думаю, нам очень нужны ваши знания и опыт.

— Зови меня Джек. Я уже не лейтенант. Я даже не коп.

Джек встречался с Томом Лундом во время расследованияпреступлений Киндерлинга, и ему еще тогда понравились его энергичность ипреданность делу. Влюбленный в работу, форму, жетон, уважающий своегоначальника и боготворящий Джека, Лунд проводил сотни часов на телефоне, вархивах, в патрульном автомобиле, проверяя и перепроверяя зачастуюпротиворечивые данные, касающиеся висконсинского продавца фермерскимистраховыми полисами и двух девушек, работавших на Сансет-Стрип. И при этом Томни на минуту не терял энтузиазма куортербека[57] школьной команды, выходящегона первую игру.

Теперь он таким не выглядит, отмечает Джек. Под глазамитемные мешки, черты лица заострились. Причина — не только бессонница иусталость. У него глаза человека, испытавшего сильнейший шок. Рыбак украл уТома Лунда молодость.