В какой-то момент я вспомнил о враче и поискал его. Он былна месте, но лежал, скрючившись, на полу около своего черного чемоданчика. Онбыл в обмороке.

Ко мне подошел Брут и стал рядом, держа наготовеогнетушитель.

– Не сейчас, – сказал я.

– Я знаю.

Мы поискали глазами Перси и увидели, что он стоит прямо заспиной Спарки, застывший, с вытаращенными глазами, прикусив фалангу пальца.

Потом наконец Делакруа откинулся и обмяк на стуле, егоголова с опухшим бесформенным лицом упала на плечо. Он все еще дергался, но такбывало и раньше, это просто ток еще шел через него. Шлем сполз набок, но, когдамы снимали его, почти вся кожа с головы и оставшиеся волосы снялись вместе сним, прочно приклеившись к металлу.

– Отключай! – крикнул я Джеку через тридцать секунд, когданичего, кроме электрических разрядов, не исходило от дымящегося куска угля вформе человека, лежащего на электрическом стуле. Гул немедленно прекратился, ия кивнул Бруту.

Он повернулся и сунул огнетушитель в руки Перси с такойсилой, что тот отшатнулся назад и чуть не упал с платформы,

– Давай, шевелись, – произнес Брут. – В конце концов, тыраспоряжаешься, так?

Перси посмотрел на него взглядом одновременно больным иубийственным, потом направил огнетушитель, накачал его, нажал кнопку и выпустилоблако белой пены в человека на стуле. Я увидел, что ступня Дэла дернулась,когда пена попала на лицо, и подумал:

«Боже, нет, неужели придется включать еще раз?» – но большедвижений не последовало.

Андерсон повернулся и раскланивался перед перепуганнымисвидетелями, объясняя, что все нормально, все под контролем, просто бросокэлектричества из-за грозы, не надо беспокоиться. Да, он еще объяснил бы им, чтозапах вокруг – дьявольская смесь из жженых волос, жареного мяса исвежеиспеченного дерьма – это «Шанель» номер пять.

– Возьми у доктора стетоскоп, – сказал я Дину, когдаогнетушитель иссяк. Теперь Делакруа был весь в белой пене, и к самомуотвратительному из запахов добавился тонкий химический аромат,

– Доктор... мне нужно...

– Не обращай внимания на него, просто возьми стетоскоп, –проговорил я. – Давай с этим покончим... и убери его отсюда.

Дин кивнул. «Покончить» и «отсюда» – эти два понятия емунравились. Они нравились нам обоим. Он подошел к чемоданчику доктора и стал в немрыться Доктор начал опять шевелиться, так что по крайней мере его не хватил ниинфаркт, ни инсульт. И хорошо. Но Брут смотрел на Перси далеко не хорошо.

– Иди в тоннель и жди у тележки, – приказал я. Персисглотнул.

– Пол, слушай, я не знал...

– Заткнись. Иди в тоннель и жди у тележки. Выполняй.

Он опять сглотнул, скривился, как от боли, а потом пошел кдвери, ведущей на лестницу и в тоннель. Он нес пустой огнетушитель в руках,словно ребенка. Дин прошел мимо него, направляясь ко мне со стетоскопом. Ярасправил шланги и вставил в уши. Я делал подобное и раньше, в армии, а это,как езда на велосипеде, не забывается.

Я смахнул пену с груди Делакруа, а потом пришлось подавитьприступ рвоты, потому что большой горячий кусок его кожи просто сполз с плотиниже, так, как кожа слезает с... ну, вы понимаете. Жареный индюк.

– О Боже. – Голос, которого я не узнал, почти прорыдал замоей спиной. – Это всегда так? Почему мне не сказали, я бы в жизни сюда непришел!

«Слишком поздно, дружок», – подумал я.

– Уберите этого человека отсюда, – бросил я Дину и Бруту, даи всем, кто слышал. Я сказал это для того, чтобы убедиться, что могу говорить,не боясь, что меня вырвет прямо на дымящиеся колени Делакруа. – Отведите всех кдверям.

Я успокоил себя, как мог, потом приставил диск стетоскопа ккрасно-черной полоске свежей плоти, которую расчистил на груди Делакруа. Яслушал и молился, чтобы не услышать ничего, – так оно и произошло.

– Он мертв, – сказал я Бруту.

– Слава Богу.

– Да, Слава Богу. Вы с Дином, принесите носилки. Давайтепо-быстрому отстегнем его и унесем отсюда.

Мы благополучно спустили его тело по двенадцати ступенькам иположили на тележку. Я до ужаса боялся, что его жареная плоть может простоотделиться от костей, когда мы будем его перегружать, но, конечно, ничеготакого не случилось.

Кэртис Андерсон наверху успокаивал зрителей, пытался покрайней мере, и для Брута это было хорошо, потому что Андерсон не видел, какБрут шагнул к передку тележки и занес руку, чтобы ударить Перси, состолбеневшим видом стоящего рядом. Я перехватил его руку, к лучшему для обоих.Для Перси хорошо тем, что Брут собирался ударить так, что голова точно отлетелабы, а для Брута – тем, что, если бы удар достиг цели, он потерял бы работу, аможет, даже кончил свои дни в тюрьме.

– Не надо, – сказал я.

– Что значит «не надо»? – со злостью спросил он. – Как тыможешь так говорить? Ты ведь видел, что он сделал! Что ты мне говоришь? Что тыопять позволишь его связям спасти его? После всего, что он натворил?

– Да.

Брут уставился на меня, приоткрыв рот, в его сердитых глазахвыступили слезы.

– Послушай меня, Брут. Ну, врежешь ты ему, и скорее всегонас уволят. Тебя, меня, Дина, Харри, может, даже Джека Ван Хэя. Всех остальныхпонизят на ранг или два, начиная с Билла Доджа, а тюремная комиссия наймет трехили четырех безработных с улицы, чтобы заполнить места. – Может, ты сможешь этопережить, но... – Я указал большим пальцем на Дина, всматривающегося в сыройтоннель с кирпичными стенами. Очки свои он держал в руке, и вид у него былпочти такой же потрясенный, как у Перси. – А как же Дин? У него двое детей,один ходит в школу, а второй только собирается.

– Ну, и к чему ты клонишь? Что мы опять его отпустим?

– Я не знал, что губка должна быть влажной, – проговорилПерси слабым, механическим голосом. Эту версию он отрепетировал, конечно,заранее, когда ожидал, что получится неприятная шутка, а вовсе не катаклизм,который мы наблюдали. – Она никогда не была мокрой на репетициях.

– Ах ты, дрянь, – начал Брут и снова рванулся к Перси. Яопять схватил его и оттащил назад. На лестнице послышались шаги. Я посмотрел, сужасом ожидая Кэртиса Андерсона, но это оказался Харри Тервиллиджер. Его щекибыли бледны, как бумага, а губы посинели, словно он ел черничный пирог.

Я снова переключился на Брута.