– Да, именно так, – благодарно произнес он. – Но слышать этигрязные ругательства, произносимые ее чудесным голосом... извини меня. Пол. –Его голос ушел, и я услышал, как Мурс громко прокашливается. Потом голос сталчуть тверже, но все равно оставался расстроенный. – Она хочет, чтобы пришелпастор Дональдсон, и я знаю, что он ее успокаивает, но как можно просить его?Представляешь, он сидит и читает с ней Писание, и вдруг она обзывает егонеприлично?

А она может, она и меня назвала прошлой ночью. Сказала: «Даймне, пожалуйста, вот тот журнал „Либерти“, ублюдок». Пол, где она могла слышатьтакие речи? Откуда ей известны такие слова?

– Не знаю, Хэл, ты будешь дома сегодня вечером? Когда он былздоров, контролировал себя и не был в тревоге или в горе, Хэл Мурс отличалсяособым сарказмом, по-моему, его подчиненные побаивались его острого язычкабольше, чем гнева или подозрения. Его язвительные замечания, обычнораздраженные или даже резкие, жгли, как осы. И вот немного такого сарказмапролилось на меня. Хотя это было неожиданно, я был рад услышать его колкость.Значит, не вся жизнь ушла из него, в конце концов.

– Нет, – сказал он. – Мы с Мелиндой выезжаем на танцы. Будемтанцевать «до-со-до», потом немецкую полечку, а потом скажем скрипачу, что он –долбаный сукин сын.

Я прижал ладонь ко рту, чтобы не рассмеяться. Слава Богу,приступ смеха очень быстро прошел.

– Извини, – сказал он. – Я последнее время мало сплю. Отэтого становлюсь брюзгой. Конечно, мы будем дома. А почему ты спросил?

– Я думаю, это не важно.

– Ты ведь не собирался заезжать, да? Потому что, если тыдежурил вчера, то идешь в ночную и сегодня. Или ты поменялся сменами скем-нибудь?

– Нет, я не менялся, – ответил я. – Я дежурю сегодня.

– Во всяком случае сегодня не стоит заезжать. Она сейчас нев том состоянии.

– Скорее всего я и не заеду. Спасибо за новости.

– Не за что. Помолись за Мелинду, Пол. Я пообещал, думая чтосмогу сделать кое-что, кроме молитвы. «Бог помогает тем, кто помогает себесам», – так говорили в Церкви молитвы «Отче наш, сущий на Небесах». Я повесилтрубку и взглянул на Дженис.

– Как там Мелли?

– Не очень. – Я рассказал ей то, что сообщил мне Хэл,включая эпизод с руганью, но опустил слова «ублюдок» и «долбаный сукин сын». Язакончил словом Хэла «угасает», и Джен печально кивнула. Потом посмотрела наменя более пристально.

– О чем ты думаешь? Скорее всего о чем-то нехорошем. Этонаписано у тебя на лице.

Солгать было нельзя, мы никогда не лгали друг другу. Япросто сказал, что ей лучше не знать о моих мыслях, по крайней мере пока.

– А у тебя... из-за этого могут быть неприятно-сти? – Ееголос звучал не тревожно, а скорее заинтересованно, это мне в ней всегданравилось.

– Может быть, – проговорил я.

– А это хорошее дело?

– Может быть, – повторил я. Я все еще стоял и бездумнокрутил пальцем телефонный диск, удерживая другой рукой рычаги.

– Ты хочешь, чтобы я ушла, пока ты будешь звонить? –спросила она. – Буду умненькой и выметусь? Вымою тарелки? Свяжу носочки?

Я кивнул.

– Я бы выразился не совсем так, но...

– У нас будут гости к обеду, Пол?

– Надеюсь, да, – сказал я.

Я сразу же поговорил с Брутом и Дином по телефону. У Харрине было телефона, но я знал номер его ближайших соседей. Харри взял трубкучерез двадцать минут, очень смущаясь и обещая «заплатить свою долю», когдапридет следующий счет. Я сказал ему, что сосчитаем цыплят по осени, а сейчас немог бы он приехать ко мне на обед? Будут Брут и Дин, а Дженис обещалаприготовить свою знаменитую капусту... не говоря уже о еще более знаменитомяблочном пироге.

– Обед просто ради обеда? – Голос Харри звучал несколько скептически.

Я сказал, что хотел бы кое о чем поговорить с ними, но этоголучше не касаться даже вскользь по телефону. Харри согласился прийти. Я опустилтрубку на рычаг и подошел к окну. Хотя мы отработали ночную смену, я неразбудил ни Брута, ни Дина, да и Харри не походил на только что вернувшегося изстраны снов. Наверное, не только я переживал случившееся вчера, а учитываясумасбродность моей идеи, это было даже неплохо.

Брут, живший неподалеку, приехал в четверть двенадцатого.Дин появился через пятнадцать минут, а Харри, уже в рабочей одежде, черезпятнадцать минут после Дина. Дженис подала нам на кухне бутерброды с холоднойговядиной, салат из капусты и чай со льдом. Еще пару дней назад мы могли быобедать на веранде и наслаждаться ветерком, но после грозы температурапонизилась градусов на двадцать, и теперь с гор дул холодный, пронизывающийветер.

– Присаживайся с нами, – сказал я жене. Она покачалаголовой.

– Мне не очень хочется знать, что вы тут затеваете, я будуменьше волноваться, если останусь в неведении. Перекушу в гостиной. На этойнеделе у меня гостит Джейн Остин, а она очень хорошая компания.

– А кто это, Джейн Остин? – спросил Харри, когда она вышла.– Кто-то из твоих родственниц, Пол, или по линии Дженис? Кузина? Хорошенькая?

– Это писательница, дурак, – объяснил ему Брут. – Умерлапримерно в то время, когда Бетси Росс пришивала звезды на первый флаг.

– Ого! – Харри смутился. – Я не любитель читать. В основномчитаю инструкции к радиоприемникам.

– Что ты задумал. Пол? – спросил Дин.

– Начнем с Джона Коффи и Мистера Джинглза. – Как я и ожидал,лица их стали удивленными, они думали, что я хотел поговорить о Делакруа илиПерси. Может, про обоих. Я посмотрел на Дина и Харри. – То, что с МистеромДжинглзом сделал Коффи, произошло очень быстро. Я даже не знаю, успели ли выувидеть, насколько сильно пострадал мышонок.

Дин покачал головой.

– Но я видел кровь на полу.

Я повернулся к Бруту.

– Этот сукин сын Перси раздавил его, – сказал он просто. –Мышонок должен был умереть, но не умер. Коффи с ним что-то сделал. Каким-тообразом вылечил. Я понимаю, как это звучит, но я видел своими глазами.

Тогда я добавил:

– Он вылечил и меня тоже. Но я это не просто видел, я этопочувствовал. – И рассказал им о своей «мочевой» инфекции: как она обострилась,как мне было плохо (через окно я показал поленницу, за которую мне пришлосьдержаться, когда боль свалила меня на колени), и как все прошло после того, какКоффи прикоснулся ко мне. И больше уже не возвращалось.