Исабелла улыбнулась и наклонила голову.

— Спасибо, — прошептала она. — Пожалуйста, незакрывайте плотно дверь. Только притворите ее.

— Спокойной ночи, — пожелал я, выключив свет иоставив Исабеллу в темноте.

Позднее, раздеваясь у себя в спальне, я заметил темное пятнона щеке, похожее на черную слезу. Я приблизился к зеркалу и стер его пальцем.Это была запекшаяся кровь. И только тогда я почувствовал, что смертельно устали у меня ноет все тело.

10

На следующее утро, раньше, чем Исабелла проснулась, я стоялу магазина бакалейных товаров, который ее семья держала на улице Миральерс.Только рассвело, и решетка магазина была наполовину закрыта. Я протиснулсявнутрь и застал двух приказчиков, возводивших на прилавке башни из чайныхкоробок и прочих экзотических товаров.

— Закрыто, — сообщил один из продавцов.

— Я не собираюсь ничего покупать. Мне нужно увидетьхозяина.

Дожидаясь хозяина, я развлекался осмотром семейноготоргового предприятия неблагодарной наследницы Исабеллы, в своей бесконечнойнаивности отрекавшейся от сладких плодов коммерции, чтобы вкусить горькогохлеба литературы. Магазин напоминал небольшую ярмарку чудес, привезенных изразных уголков мира. Там продавались разнообразные сорта мармелада, сладостей ичая. Кофе, специи и консервы. Фрукты и вяленое мясо. Шоколад и копчености. Этобыл раблезианский рай для тугих кошельков. Дон Одон, отец небесного создания иуправляющий фирмой, вскоре явился собственной персоной, облаченный в голубойхалат, с лихо подкрученными усами. Почтенный торговец был весьма не в духе, ивыражение его лица внушало опасения, что беднягу вот-вот хватит удар. Я решилвзять быка за рога.

— Ваша дочь сказала, что под прилавком у вас припрятанадвустволка, из которой вы поклялись застрелить меня, — начал я и раскинулруки на манер креста. — Вот он я.

— И кто вы такой, бесстыдник?

— Я тот бесстыдник, кто был вынужден приютить однудевушку, поскольку бесхребетный отец не в состоянии держать ее в руках.

Гримаса гнева сползла с его лица, сменившись кривойнеуверенной улыбкой.

— Сеньор Мартин? Я вас не узнал… Как девочка?

Я вздохнул.

— Девочка здорова и невредима, спит у меня дома беззадних ног, но с незапятнанными честью и добродетелью.

Лавочник с облегчением перекрестился два раза подряд.

— Бог вас вознаградит.

— И вам того же. Тем не менее я намерен просить вас ободолжении. Будьте любезны прийти и непременно забрать девушку в течение дня,или я разобью вам лицо, и ваше ружье меня не испугает.

— Ружье? — пробормотал смущенный торговец.

Его супруга, миниатюрная женщина с беспокойными глазами,подсматривала за нами, спрятавшись за шторой, отделявшей торговый зал отподсобного помещения. Что-то подсказало мне, что стрельбы не предвидится.

Дон Одон тяжело задышал. Казалось, он готов лишиться чувств.

— Как бы я хотел этого, сеньор Мартин. Но девочка нежелает тут жить, — с горечью стал оправдываться он.

Поняв, что бакалейщик вовсе не был таким негодяем, каким егорасписала Исабелла, я устыдился своей резкости.

— Так вы ее не выгоняли из дома?

Глаза дона Одона стали как блюдца, и в них отразиласьскорбь. Его жена выступила вперед и взяла мужа за руку.

— Мы поссорились. Было сказано много, чего не следовалобы говорить, с обеих сторон. Но дело в том, что у девочки дар и ей неймется,характер у нее дай Боже… Она пригрозила уйти и сказала, что мы больше никогдаее не увидим. Ее мать, святая душа, чуть не умерла от разрыва сердца. Я повысилна нее голос и пообещал, что упрячу ее в монастырь.

— Верный способ убедить семнадцатилетнююдевчонку, — вставил я.

— Это первое, что пришло мне в голову… — возразилбакалейщик. — Каким образом я мог бы поместить ее в монастырь?

— Судя по тому, с чем столкнулся я, только призвав напомощь полк жандармерии.

— Не знаю, что вам порассказала дочка, сеньор Мартин,но не верьте этому. Мы люди простые, но никакие не чудовища. Ума не приложу,как с ней справиться. Я не тот человек, кто хватается за ремень и вколачиваетнауку с кровью. А моя супруга, которая перед вами, не обидит даже кошки.Понятия не имею, откуда у девочки взялся такой характер. Наверное, все бедыиз-за того, что она слишком много читала. А ведь нас предостерегали монахини.Еще мой отец, царствие ему небесное, говорил: в день, когда женщинам разрешатучиться читать и писать, мир покатится в пропасть.

— Великим мудрецом был ваш отец, однако это не решаетни вашу проблему, ни мою.

— А что мы можем сделать? Исабелла не хочет жить снами, сеньор Мартин. Она заявляет, что мы тупицы, что мы ее не понимаем и хотимпохоронить в этой лавке… Как бы я хотел ее понять! Я работаю в магазине с семилет, от зари до зари, и единственное, что я понял, — это то, что мир нашбезобразен и не проявит снисхождения к молоденькой девушке, которая витает воблаках, — рассуждал бакалейщик, прислонившись к бочке. — Большевсего я боюсь, что, если я заставлю ее вернуться, она действительно убежит ипопадет в руки какому-нибудь проходимцу… Даже думать об этом не хочу.

— Это правда, — подтвердила его жена, говорившая сочень легким итальянским акцентом. — Поверьте, дочка разбила нам сердце,но так происходит не впервые. Она уродилась в мою мать, а у той былнеаполитанский характер…

— О, mamma, — протянул дон Одон, обреченный сблагоговением чтить память тещи.

— Когда она сказала, что поживет несколько дней в вашемдоме, помогая с работой, мы немного успокоились, — продолжала матьИсабеллы. — Мы ведь знаем, что вы человек хороший, ну и дочка, по большомусчету, рядом с нами, всего в двух улицах отсюда. И мы думаем, вы сумеетеуговорить ее вернуться.

Мне стало любопытно, что им наговорила обо мне Исабелла,чтобы убедить, что ваш покорный слуга ходит по воде.

— Как раз сегодня ночью, в двух шагах отсюда, избили дополусмерти пару поденщиков, возвращавшихся домой. Вы только подумайте.Искалечили, отделали железкой, как собак. Говорят, что один вряд ли выживет, авторой останется парализованным до конца дней, — сообщила мать. — Чтоза мир!

Дон Одон смущенно посмотрел на меня.

— Если я приведу ее назад, она снова убежит. Инеизвестно, повезет ли ей во второй раз так, как с вами. Мы понимаем, нехорошо,когда девушка живет в доме холостого мужчины, но по крайней мере о вас намизвестно, что вы человек порядочный и как следует позаботитесь о ней.

Бакалейщик был готов расплакаться. Я бы предпочел, чтобы онпобежал за ружьем. Кстати, не исключалась возможность, что в любой момент уменя на пороге объявится какой-нибудь неаполитанский родственник, готовыйпостоять за честь девушки с мушкетом в руках. Porca miseria.[38]