Френсис все еще колебался. Энрико стал пространноуверять его, что

сокровище майя действительно существует, а Леонсия, улучив минуту, шепнула

ему на ухо:

- Неужели вам так скоро надоело... искать сокровище?

Френсис  испытующе  посмотрел  на нее, потом  перевел взгляд на

красовавшийся у нее на пальце подарок жениха и так же тихоответил:

- Разве я могу оставаться здесь, если я люблю вас, авы любите Генри?

Он впервые открыто признался ей в любви, и Леонсияпочувствовала, что в

душе ее вспыхнула радость, тотчас сменившаяся, однако,стыдом: как же может

она считать  себя добродетельной, если, оказывается, способна  любить

одновременно двоих? Она взглянула на Генри, словно желая это проверить, и

сердце ответило ей: "да". Она любила Генри так жеискренне, как Френсиса, и

ей одинаково нравились те черты, которые были у них  одинаковыми, и

по-разному волновали те, которые были разными.

- Боюсь, что мне придется сесть на"Анджелику" - скорее всего в

Бокас-дель-Торо - и уехать, - говорил между тем Френсис еежениху. - А вы

с Энрико отправляйтесь за сокровищем и, если найдете его,поделите пополам.

Пеон, услышав это, быстро заговорил с отцом насвоем языке, а затем

обратился к Генри.

- Слышишь, что он говорит, Френсис? - сказалГенри, указывая на

священную кисть. - Тебе придется пойти с нами. Ведь именно тебя хочет

отблагодарить старик за спасение своего сына. И он отдаетсокровище не нам,

а тебе. Если ты не поедешь, он не прочтет нам ни одногоузелка.

Но побудила Френсиса переменить решение все-такиЛеонсия - она молча,

печально смотрела на него и словно просила взглядом:"Ну, пожалуйста, ради

меня!"

Неделю спустя из Сан-Антонио в один и тот же деньвыехали в Кордильеры

три разные экспедиции. Первая - на мулах - состояла изГенри, Френсиса,

пеона и его престарелого отца, а также нескольких пеонов сплантации Солано.

Каждый пеон вел на поводу мула, нагруженногопродовольствием и снаряжением.

Старый Энрико Солано в последний момент был вынужденотказаться от поездки

из-за внезапно открывшейся раны, которую он получилдавно, в дни своей

молодости, участвуя в одной из многочисленных революций.

Кавалькада проследовала по главной улице Сан-Антонио, мимо тюрьмы,

стену которой взорвал Френсис и которую лишь недавно стализаделывать сами

заключенные. Навстречу экспедиции попался Торрес, которыйнеторопливо шел по

улице; он только что получил очередную телеграмму отРигана и, увидев двух

Морганов во главе целой партии, изумленно воззрился на них.

- Куда это вы направляетесь, сеньоры? - крикнулТоррес.

Мгновенно, как будто заранее столковавшись ипрорепетировав, Френсис

указал на небо. Генри - прямо в землю, пеон -направо, а его отец -

налево. Такая неучтивость взбесила Торреса, и он разразился грубой бранью,

но это только вызвало общий смех, - смеялись даже пеоны,погонявшие мулов.

Торреса ждал еще один сюрприз. Несколько позже, когдавесь город спал

во время сиесты, он увидел Леонсию и ее младшего брата Рикардо верхом на

мулах; за ними на поводу шел третий мул, явно нагруженный снаряжением для

лагеря.

Третьей экспедицией была экспедиция самого Торреса, инароду в ней было

не больше и не меньше, чем в экспедиции Леонсии, ибо состояла она

всего-навсего из самого Торреса и некоего Хосе Манчено -известного в тех

местах убийцы, которого Торрес по каким-то соображениямизбавил от страшной

смерти в Сан-Хуане. Однако, когда Торрес затеял эту экспедицию, у него были

куда более обширные планы, чем это могло показаться. Почти усамого подножия

Кордильер обитало странное племя кару. Оно вело свое началоот рабов-негров,

бежавших из Африки, и рабов-караибов с Москитового Берега,осевших здесь и

женившихся на женщинах, которых они похищали из долины, и набеглых, как они

сами, рабынях. Эта единственная в своем роде колония, обосновавшаяся между

верхними  Кордильерами, населенными  индейцами, и собственно Панамским

государством в долине, сумела сохранить почти полнуюнезависимость. Позже,

когда в эту колонию влились беглые  каторжники-испанцы, произошло уже

окончательное смешение рас и племен, и обо всем народекару пошла такая

дурная слава, что, не будь тогдашнее правительство по горлозанято всякими

политическими  махинациями, оно  непременно послало бы  войска, чтобы

уничтожить этот рассадник порока. Вот в этом-то рассадникепорока и родился

Хосе Манчено от испанца-отца, убийцы по профессии, и метиски-матери,

занимавшейся тем же. И сюда-то и вез Хосе МанченоАльвареса Торреса для

того, чтобы тот мог выполнить приказ, исходивший изуолл-стритовской конторы

Томаса Ригана.

- Ну, и повезло же нам, что мы с ним встретились, -заметил Френсис,

указывая Генри на последнего жреца племени майя, ехавшеговпереди них.

- Да, но уж очень он дряхлый, - сказал Генри. - Тытолько посмотри

на него!

Старик, ехавший впереди, все время перебирал священнуюкисть и что-то

бормотал про себя.

- Будем надеяться, что старикан не искрошит ее, - от всей души

пожелал Генри. - Можно было бы, кажется, прочестьодин раз указания и

запомнить их, а не теребить без конца кисть.

Они выехали из зарослей на поляну - по всейвероятности, кто-то

вырубил здесь джунгли и заставил их отступить. Отсюдаоткрывался вид на

далекую гору Бланке Ровало, вырисовывавшуюся на фонезалитого солнцем неба.

Старый индеец остановил своего мула, провел пальцем понескольким волокнам