Piensa que tal vez

Maсana yo ya estarй

Lejos, muy lejos de ti, —

звенели гитары.

Эмма резко вздохнула, но не сделала ни единой попыткивырваться, когда Арман подошел к ней и обнял. Его губы скользнули по ее шее,его руки потянули с плеч куртку, потом забрались под свитерок. Он медленнораздевал Эмму, а музыка звучала и звучала, и Арман напевал своим приглушенным,мучительным голосом:

Я хочу, чтобы ты была рядом,

Я хочу отражаться в твоих глазах,

Я хочу, чтобы ты была рядом,

Ведь завтра, быть может,

Я буду уже далеко,

Так далеко от тебя!

Сам он не стал раздеваться, только джинсы расстегнул. ПокаАрман двигался, и задыхался, и стонал, и молил ее, и проклинал, Эмма лежаланеподвижно, вдыхая запах табака и какого-то горьковатого парфюма, исходивший отего свитера, слушая музыку, широко раскрытыми глазами глядя на смеющееся,счастливое женское лицо на фотографиях, украшавших стену.

Bésame, bésame mucho…

Целуй, целуй меня крепче,

Словно этот вечер – наш последний вечер.

Целуй, целуй меня крепче,

Я так боюсь потерять тебя,

Так боюсь, что не будет больше встречи —

Не будет никогда!

Лицо этой женщины… блеск сжигавшей ее страсти… ее улыбка…Что в ней? Любовь? Ложь? Солнце? Туман? Губы этой женщины припухли от поцелуев,волосы разметал не ветер – их разметала рука ее любовника. Да вот она, этазагорелая рука с тяжелым металлическим браслетом часов на тонком запястье, вотона обхватила женщину за плечи… Это все, что осталось от него на фотографиях, ине понять, кто он, где он, что с ним… с кем он теперь и с кем она?

Вдруг у Эммы перехватило дыхание. Тело Армана сталоневыносимо горячим, он обжигал ее и снаружи, и изнутри.

«Нет, нет, это насилие, я подчинилась насилию, шантажу, я недолжна, я не могу!» – пыталась твердить она себе, но подчинялась уже не шантажуи не насилию, подчинялась наслаждению, которое накатывало на нее медленно, ритмично,неуклонно, волна за волной, волна за волной… Цунами!

Счастливое лицо с фотографий поплыло перед ее глазами. Слезыразмыли его. Эмма сотряслась в рыданиях или в приступах оргазма – она не моглапонять.

Bésame, bésame mucho,

Como si fuera esta noche la última vez.

Bésame mucho,

Que tengo miedo perderte,

Perderte después.

– Ничего, это катарсис – очищение огнем, очищениепотрясением, – сказал Арман, откидываясь на подушку и вытирая вспотевший лоб.

«Тварь! Что ты понимаешь?!»

Эмма потянула на себя простыню:

– Я хочу одеться.

– Одевайся, – Арман закинул руки за голову и пристальнопосмотрел на нее. Сам он так и не дал себе труда застегнуться.

Значит, ей предстоит еще одно унижение.

Ладно, не надо думать о нем, вспоминать о том, что онатолько что испытала…

Как странно! А ты была убеждена, что лишь один человек насвете способен довести тебя до этих содроганий, до этих исступленных криков!

Ну, строго говоря, он тебя и довел. Нет, не он, авоспоминания о нем…

Наконец Эмма оделась, кое-как причесалась головной щеткойАрмана. Но щетка больно драла волосы, и Эмма небрежно швырнула ее подиммортели, на тумбочку.

Потом подошла к стене и принялась снимать с нее фотографии.

– Погоди, ты что? – начал было Арман, но осекся, когда онаоглянулась, смерила его холодным взглядом.

– Я выкупила их, тебе не кажется? Или ты собираешься считатьпоштучно? Со мной этот номер не пройдет.

– Я понимаю, – смиренно сказал Арман, встал с дивана,застегнул джинсы, потом причесался той же щеткой, тоже поморщившись от боли,положил щетку на место и принялся помогать Эмме снимать фотографии.

– Дай мне какой-нибудь пакет.

Арман покорно вытащил из-под кухонного стола прозрачныйпластиковый пакет из магазина «Monoprix», и Эмма принялась рвать фотографии намелкие кусочки. Арман только головой покачал, но ничего не сказал.

– Кто-нибудь еще видел эти фото? – спросила Эмма, непрерывая своего занятия.

– Нет, никто.

– Катрин?

– Нет.

– Но ведь ты по ее заданию следил за мной…

– По ее заданию я следил за Фанни. А эти фотографии сделалслучайно, когда работал совсем по другому делу – некий человек похищал детей скарусели в Парке Аллей. Я мотался там с фотоаппаратом, снимая всех мужчин,которые подолгу стояли возле карусели. Собственно, я фотографировал в основномподозреваемых, а эти снимки сделал просто так, для маскировки. Только потомрассмотрел отпечатки и узнал…

– Меня? Тогда ты меня узнал, тогда ты и понял, что дама вморковном парике и я – одно лицо?

– Нет, – усмехнулся Арман. – Я тебя не узнал. Я тобойочаровался. А узнал другого человека. Того, кто был с тобой. И только сегодня,когда ты вошла в бистро и затеяла этот никчемный скандал с Фанни, я связалконцы с концами.

– И ты даже Фанни ничего не сказал? – недоверчиво погляделана него Эмма.

– Клянусь, что никто не знает! – вскинул руку Арман. – Крометого, если бы Фанни что-то знала, она разговаривала бы сегодня с тобойсовершенно иначе.

– Ну, предположим… – пробормотала Эмма. – Еще отпечаткиесть? А где негативы?

Арман со вздохом вытащил из-под проигрывателя фирменныйконверт фотоателье, протянул Эмме:

– Вот все.

Она вытащила из конверта еще несколько фотографий и мелькомпосмотрела на них. Жалко, какие чудные кадры… Может быть, оставить? Потом,когда все кончится, она будет разглядывать их с таким удовольствием…

С удовольствием? Нет, отныне, когда бы она ни взглянула наэти снимки, она вспоминала бы не свежий ветер, не бег карусели по кругу, неблеск солнца на глянцевых листьях магнолий, не счастливый смех, не прекрасныеголоса, самозабвенно поющие:

Bésame, bésame mucho,

Como si fuera esta noche la última vez.