Она вспоминала бы фальшивое пение Армана и свои стоны, своикрики, свою унизительную возню под ним.

Эмма разорвала все отпечатки, а потом, увидав на столе средиразноцветных коробок ножницы, изрезала на мелкие кусочки пленку.

Ссыпала обрезки в пакет.

Ну что, все? Кажется, все. Такое ощущение, будто что-тозабыла…

Огляделась – нет, вроде бы все вещи собрала.

– Погоди, – тихо попросил Арман. – Ты что? Ты вот так уйдешь– и все? Тебе… для тебя это ничего не значит, да? Ничего? Ты просто заплатиламне за молчание?

Мгновение Эмма смотрела на него холодным взглядом, и вдругглаза ее смягчились. Она подбежала к зеркалу, едва не споткнувшись о стоящуюпосреди комнаты коробку, и размашисто написала пальцем на пыльном стекленесколько слов.

– Что это? – спросил Арман, приглядевшись. – Я ничего непонимаю!

– Ну и не понимай. Это по-русски. Просто так… теплоедружеское пожелание. Мой привет тебе. Моя благодарность. Понимаешь?

На миг она прижалась губами к его губам.

– Какие у тебя глаза… – пробормотал Арман. – Я люблю твоиглаза. Я люблю тебя! Мы еще увидимся? Когда?

– Когда ты прочитаешь вот это! – засмеялась Эмма, указываяна зеркало, и помахала рукой: – Чао, бамбино!

И она выскочила за дверь, весело размахивая своей сумкой ипрозрачным пакетом, содержимому которого, не сомневался Арман, суждено бытьразбросанным по всем мусорным контейнерам, какие только попадутся Эмме на пути.

Он потянулся. Давно не испытывал такого счастья в постели!Эта женщина могла бы из него веревки вить, если бы захотела. Только вот вопрос– захочет ли? Неужели и правда они еще увидятся? Поскорей бы. Он снова хотелее. Так хотел, что с трудом удержался, чтобы не броситься следом.

Она сказала, что встретится с ним снова, когда он прочтетэту русскую абракадабру, которая написана на зеркале?

Арман взял листок бумаги, роллер и аккуратно переписал буквыс зеркала. Что за варварский альфабет! Да еще и почерк у его новой пассии,конечно…

Придирчиво сравнив то, что было написано на зеркале, скопией и оставшись довольным своим старанием, он открыл шкаф (дверцы сноваужасающе заскрипели, однако Арман привык к этому звуку и давно не обращал нанего никакого внимания) и снял стопку своих маек со стоящего на нижней полкетелефакса. Заправил в него листок, поднял трубку, набрал номер:

– Борис? Привет, амиго. Ты еще не забыл свой родной язык?Нет? Ну и хорошо. Я тебе сейчас пришлю по факсу некий русский текст, а ты мнебыстренько переведи, ладно? Ну, стартуем!

Факс заработал, листок пополз внутрь, потом высунулся наружуи наконец вывалился в руки Армана. Почти тотчас зазвенел портабль:

– Арман?

Голос приятеля звучал как-то странно.

– Перевел?

– Перевести-то перевел… А скажи, откуда ты взял эти слова?Кто их написал? Они адресованы тебе?

– Нет, не бери в голову, это я тут по одному делу работаю, –быстро соврал Арман. Что-то было такое в голосе Бориса, что заставило егосоврать.

– Да? Ну ладно, тогда стартуем!

Факс затрещал. Листок медленно выдвигался из паза.

Наконец прошла отметка о приеме. Арман рванул листок иперевернул его.

Твердым почерком Бориса рядом с непонятным русским текстомбыло написано:

«Que tu crиves, connard!Чтоб ты сдох, козел!»

И еще:

«Извини, приятель, но таков перевод! Твой Борис».

– Que tu cruves, connard! – повторил Арман. – Чтоб я сдох, якозел? Это мне?! Вот как? Вот так! Теплое дружеское пожелание? Привет,благодарность? Она обещала, что мы увидимся, когда я прочту текст… Ну так я егопрочел! Значит, мы увидимся очень скоро!

Голос его звучал мстительно, однако глаза были печальны, игубы дрожали горестно, обиженно, совсем по-мальчишески.

Вдруг стало трудно дышать. Он порылся в верхнем ящикеписьменного стола и достал баллончик с лекарством, которым не пользовался ужедавно. Обхватил раструб губами, нажал на распылитель. Продышался. Да, а он-тодумал, его болезнь ушла. Выходит, нет. Что могло вызвать приступ? Да вроде бынечему… Или все дело только в волнении, в том комке, который закупорил горло,когда Арман прочел эти беспощадные слова: «Que tu crиves, connard!Чтоб ты сдох,козел!»

Ну конечно! Все дело только в стрессе. А стресс надо сниматьне медикаментами, а кое-чем другим.

Он достал из бара бутылку «Сюза», налил в стакан и залпомвыпил горьковато-сладкую жидкость. Потом осушил еще стакан, еще…

Удушье прошло. Бутылка опустела. Арман поставил ее в угол,открыл дверь на площадку и свистнул. Снизу прибежала Шьен, ввалилась вквартиру, видимо, очень довольная, что ее позвали. Арман опустился рядом ссобакой на колени, обнял ее, зарылся лицом в загривок. Шьен забеспокоилась,рванулась было раз и другой, но не смогла высвободиться и вдруг тоненько,тоскливо заскулила, словно заплакала.

Ну да, сам-то он не мог плакать, так пусть хоть Шьен над нимпоскулит…

* * *

Сначала Катрин подъехала к бистро «Le Volontaire». Ктознает, может быть, она ошиблась и Арман так и сидит на своем месте, ничего невидя, ничего не слыша, ничего не зная о неблаговидных делишках своейподопечной?

Нет, разумеется, она была не так глупа, чтобы маячить всвоей приметной «Ауди» возле «Le Volontaire». А вдруг Фанни посмотрит в окно иувидит ее? Катрин припарковалась на рю дю Фробур-Монмартр и пешком пошла кбистро. Упрятав нос в мех (в целях маскировки она надела курточку попроще,серенькую такую, украшенную всего лишь полосочкой песца, и упрятала под серуюшелковую косынку золотистые волосы), прошмыгнула мимо «Le Volontaire» раз идругой. Нет, Армана не видно. Определенно не видно!

В очередной раз набрала его номер – абонент снова недоступен:портабль или отключен, или разрядился, или Арман находится там, где сигнал непроходит. Ну что ж, придется попытать счастья по его домашнему адресу.