– Я знал, что тем летом у нее были какие-то неприятности, – признался он, и я попыталась вспомнить. Сказать по правде, в то лето, ознаменовавшееся нашими с Генри первыми свиданиями, поцелуем на карнавале и разрывом с Люси, я не очень интересовалась миссис Кроссби. Все было как обычно: она казалась несколько отстраненной и не особенно дружелюбной. – Я не придавал этому значения, – продолжал Генри. – Но за неделю до нашего возвращения в Мэриленд она поехала в Страудсберг за покупками и не вернулась.

– О господи! – пробормотала я, пытаясь представить, что наша мама сделала бы так же. Сколько бы мы с нею ни спорили, как бы ни пыталась я оттолкнуть ее, мне никогда не приходило в голову, что она может уйти.

– Да, – сказал Генри, грустно усмехнувшись. – Она позвонила в тот же вечер, я так думаю, чтобы отец не обращался в полицию. Но потом мы о ней долго ничего не слышали. И только через два года она позвонила снова и потребовала развода.

То есть это был еще не конец.

– И ты не видел ее пять лет? – еле слышно спросила я.

– Да, – ответил он, – и не знаю, увижу ли когда-нибудь. – Он посмотрел на меня. – Знаешь, что хуже всего? Мы в тот день ходили с отцом смотреть бейсбольный матч. И она оставила Дэви дома одного.

Я посчитала. Выходило, что Дэви тогда было семь.

– И он… – я с трудом сглотнула. – Я хочу сказать, он…

Генри покачал головой и не дал мне закончить фразу.

– С ним все было нормально, – продолжал Генри, – но, по-моему, именно из-за этого он замкнулся в себе и любит проводить время в лесу. Хотя нам говорит, что это благодаря передачам на телеканале «Дискавери».

Я постепенно начинала связывать разные события воедино.

– Так вы поэтому переехали? – спросила я.

Теперь становилось ясно, почему в этом году никто из нас не встретил здесь миссис Кроссби.

– Да, – ответил Генри. – Отцу надо было найти новую работу, чтобы оставалось больше времени на нас. Ему всегда здесь нравилось. Пришлось переехать, ведь на прежнем месте у нас с Дэви была одна комната на двоих. Не то чтобы ему теперь была нужна отдельная, – добавил Генри, слегка улыбнулся, посмотрев на дом, возле которого стояла палатка Дэви, пожал плечами и снова ударил ногой по воде. – Отец некоторое время после ухода матери был сам не свой, – тихо сообщил он. Я подождала, не скажет ли он еще что-нибудь, но он закончил: – В общем, казалось, что переезд сюда необходим.

Я кивнула, пытаясь понять только что услышанное. И вдруг вся похолодела – буквально через неделю-две после моего внезапного отъезда пять лет назад мама Генри сделала то же самое.

– Генри, – сказала я тихо, и он посмотрел на меня, – я очень, очень тебе сочувствую. – Я надеялась, что он верит в искренность моих слов, а не просто отмахивается от них, как поступала я, когда мне сочувствовали в Коннектикуте.

– Спасибо. – Генри избегал смотреть мне в глаза, и я не могла понять, верит он мне или нет. – Я просто хотел объяснить, почему я так разозлился в машине.

– Я бы не сказала, что ты разозлился.

– Я злюсь очень тихо, – невозмутимо продолжал он, и я улыбнулась. – Извини, что рассказал тебе обо всем этом, – он пожал плечами.

– Правильно сделал, – мы встретились взглядами, и он еле заметно улыбнулся.

Я поняла, что должна в свою очередь тоже что-то ему рассказать. Я набрала воздуха, и почему-то мне показалось, что это будет не так уж трудно.

– У меня отец болен, – на глазах сразу выступили слезы и нижняя губа задрожала. – И он не поправится, – добавила я, чтобы Генри не пришлось задавать вопросы. – Вот главная причина… – слова застревали в горле, но я заставила себя договорить. – Вот почему мы здесь. Вместе проводим его последнее лето. – После этих слов у меня по щеке скатилась слеза. Я вытерла ее, надеясь, что Генри не заметит и я сумею не заплакать.

Мы помолчали.

– Сочувствую тебе, Тейлор, – сказал Генри. Я посмотрела на него и в его лице увидела что-то такое, чего не было в лицах тех, кто узнавал правду об отце. Может быть, понимание того, через что мне приходится пройти. А может, он смотрел на меня глазами человека, в жизни которого уже случилась большая потеря.

– Наверное, надо было сказать тебе в первый же день. – Я провела рукой по гладким доскам настила и подумала, что, может быть, неслучайно мы говорим с ним здесь, на месте, где встретились в первый день после моего приезда в Лейк-Финикс в этом году. Что круг замкнулся. – Но я старалась делать вид, что у меня все в порядке.

– Понимаю тебя, – кивнул он.

Мы посидели в молчании еще некоторое время.

– Насчет того, что ты говорила… чтобы быть друзьями. Я считаю, это правильно.

– В самом деле? – спросила я.

Генри вполне серьезно кивнул.

– Ну а то, что за последние пять лет, по твоим словам, много всякого случилось?

Генри пожал плечами и улыбнулся.

– Наверстаем, – ответил он, вытащил ноги из воды и повернулся ко мне. – Может, прямо сейчас и начнем?

Я посмотрела на его лицо в лунном свете, не в силах поверить в услышанное. Мне стало стыдно, что я так недооценивала Генри, думая, что он не захочет простить меня только потому, что окажись я на его месте, поступила бы именно так. Но сейчас мне выпал второй шанс. Я знала, что не заслуживаю его, и все-таки собиралась им воспользоваться. Я тоже вытащила ноги из воды и повернулась к Генри.

– Да, – я улыбнулась, – сейчас самое время.

На следующий день после того, как мы с Генри помирились на причале, к нам на террасу с предложением пришел Дэви.

Мы с Генри проговорили почти до пяти утра. Сидели на причале, иногда опускали ноги в воду и не спеша обменивались историями, как когда-то выпусками комиксов (я была неравнодушна к «Бетти и Веронике», а Генри, как он теперь признавал, был одержим «Бэтменом»).

Больше о матери Генри мы не говорили, как и не обсуждали происходящее с моим отцом. Никто из нас не упоминал о романтических историях, которые могли произойти за эти пять лет. Но все остальные темы были открыты для обсуждения.

Генри рассказал, как чуть не сделал себе татуировку, и показал мне оставшийся от этого след – точку на трицепсе, напоминающую веснушку. Почувствовав укол первой иглы, он понял, что совершает ошибку.

– С меня требуют деньги как за полноценную татуировку, можешь поверить? – возмущался он, пока я в лунном свете рассматривала крошечную точку у него на плече.

Я рассказала ему, как хотела стать морским биологом, пока не поняла, что обитатели моря вызывают у меня отвращение и что в открытом море у меня начинается морская болезнь. Это стоило бы понять прежде, чем отправляться в океанографический лагерь на все лето.

Генри, оказывается, дважды провалил экзамен по вождению автомобиля, а в третий раз едва сдал. Я призналась, что меня чуть не оштрафовали за превышение скорости, но я уговорила полицейского меня отпустить. Он поведал о первых каникулах, проведенных с отцом и братом после ухода матери, и как ему хотелось, чтобы они были идеальными. Они втроем оказались в метель в палаточном лагере, все жутко замерзли, потом уехали оттуда и провели остаток каникул в мотеле – смотрели телевизор и покупали еду в ресторане на вынос. Я пустилась в воспоминания о том, как на последнее Рождество мы ездили в Сен-Мартен, где каждый день шли дожди, а Уоррену так хотелось узнать, прошел ли он по конкурсу в университет, что брат звонил нашему почтальону и мама в конце концов отобрала у него телефон. Говорили о музыке. Генри обиделся, когда я назвала его любовь к босоногим исполнителям авторской песни простецкой, и уличил меня в знании имен всех трех участников группы «Бентли Бойз». Я уверяла, что знаю их только благодаря Джелси. Пересказала ему сплетни из нашей закусочной. Генри знал, что несколько недель назад Элиот влюбился в Люси, и уже совсем оставил попытки уговорить Элиота что-то в связи с этим предпринять, когда тот сказал, что у него есть план, расписанный по этапам.