Годы шли, и я старела. Мое лицо оставалось молодым, но ястала замечать, что мужчины хотят иметь дело со мной чаще всего из каприза. Явсе еще сама принимала гостей. «Ну и пусть постарела! – говорила ясебе. – Есть клиенты, которые приходят только ко мне и не хотят иметь делос другими.» Среди них был аббат, возрастом около шестидесяти лет (я всегдапринимала стариков, и любая женщина, желающая разбогатеть в нашем ремесле,только последует моему совету). Святой отец приходит и, как только мыоказываемся вдвоем, просит меня показать ему ягодицы. «Вот самый красивый задна свете, – говорит он мне. – Но к несчастью, он не даст мне то, чтоя съем. Держите, – сказал он, кладя мои руки на свой зад. – Вот ктомне поможет. А теперь, прошу вас, заставьте меня сделать по-большому.» Яприношу мраморный ночной горшок и ставлю себе на колени. Аббат садится на него,я растираю его задний проход, приоткрываю его и всячески побуждаю к действию.Наконец, огромный кусок кала заполняет горшок, я его передаю развратнику, онкидается к нему – и пожирает содержимое. Он разряжается через пятнадцать минутпосле жесточайшей порки по тем самым ягодицам, которые выбросили перед этимтакое красивое яйцо. Все было съедено. Он так хорошо сделал свое дело, что эякуляцияпроизошла при проглатывании последнего куска. Все время, пока я его стегала, ядолжна была воспламенять его, приговаривая: «Ах ты, мой маленький шалунишка, нуи сластена же ты, и как это ты все это уплел, ну и бесстыдник же ты…» Благодаряописанным выше действиям и этим словам, он смог разрядиться с максимальнымнаслаждением.»

* * *

После ужина Кюрваль захотел разыграть спектакль в духеописанного Дюкло. Он позвал Фаншон, она помогла ему сделать по-большому; он всепроглотил, пока старая колдунья его стегала.

Эта сцена разогрела головы, со всех сторон слышалисьразговоры об испражнениях, и тогда Кюрваль, который все еще не разрядился,смешал свой кал с калом Терезы. Епископ сделал то же с Дюкло, Герцог – с Мари,а Дюрсе – с Луизон. Это было просто невероятно – проводить время со старымишлюхами, когда рядом было столько прелестных молодых объектов любви. Какизвестно, порок рождается от пресыщения, и среди греха рождается преступление.Разрядился один Епископ. Потом все если за стол.

Возбудившись нечистотами, во время оргии наши друзьяразвлекались только с четырьмя старухами и четырьмя рассказчицами – остальныхотправили спать. Было столько сказано и столько сделано, что наши развратникиуснули в объятиях опьянения и истощения.

Двадцатый день

Накануне произошло кое-что очень забавное. Герцог, абсолютнопьяный, вместо того, чтобы пойти к себе в комнату, свалился в кропать Софи.Малышка говорила ему о том, что это против правил, но он и не думал отступать,утверждая, что он в своей кровати с Алиной, которая должна была стать его женойна эту ночь. Те вольности, которые он мог себе позволить с Алиной, пока ещебыли запрещены с Софи. Поэтому, когда он захотел поставить Софи в позу, нужнуюему для получения удовольствия, и бедная девочка, с которой еще не происходилоничего подобного, почувствовала, как огромная головка члена Герцога разрываетее узкий задний проход и хочет туда углубиться, – она начала кричать изовсех сил и, вырвавшись, голой, спасаясь от Герцога, бегала по комнате. Герцогбегал за ней, чертыхаясь и все еще принимая ее за Алину. «Плутовка, –кричал он, – разве я тебя в первый раз?» – думая, что он, наконец-то, еенастиг, Герцог упал в кровать Зельмир и начал ее целовать, уверенный, что Алинаобразумилась. Но здесь все повторилось, как с Софи. Герцог хотел достигнутьжелаемого, а Зельмир, как только поняла его намерения, начала кричать испасаться от него бегством. Тем не менее, Софи, которая спаслась первой,понимая, что надо навести порядок, искала, кто бы им помог и первая ее мысль былао Дюкло. Но та сама напилась во время оргии, лежала бездыханная посреди кроватиГерцога и не могла дать никакого внятного совета. В отчаянии, не зная, кто ещеможет прийти им на помощь в таких обстоятельствах и слыша, к тому же, как всеее подруги кричат о помощи, Софи решилась постучать к Дюрсе, у которого в этуночь была его дочь Констанс. Она рассказала о происшествии Констанс и та,несмотря на протесты пьяного Дюрсе, который уверял ее, что вот-вот кончит,осмелилась подняться. Она взяла свечу и прошла в комнату девушек. Их оназастала мечущимися по комнате в ночных рубашках и убегающими от Герцога,который ловил одну за другой, все еще уверенный, что имеет дело с одной Алиной,которую он называл «ведьмой.» Констанс выразила ему свое удивление и попросилапозволить отвести в его комнату, где он нашел послушную Алину, готовуювыполнить все его требования; Герцог, только о том и помышлявший, сделал скрасивой девушкой что хотел, – и тут же уснул. На другой день все долгосмеялись, обсуждая ночное приключение Герцога. Герцог уверял, что если, кнесчастью, он и попал на девственницу, то с него в этом случае не надо братьштраф, так как он был пьян. Но его убедили, что он заблуждается, и емупришлось-таки очень дорого заплатить. Завтракали в гареме, как всегда. Но вседевушки были перепуганы насмерть. Никаких нарушений не было ни здесь, ни умальчиков. За обедом и за кофе все прошло как обычно. И наши друзьяразместились в зале ассамблеи, где Дюкло, которая уже совершенно пришла в себяпосле бурной ночи, позабавила собравшихся пятью следующими рассказами: «В этойистории опять участвую я сама, – сказала она. – Однажды ко мне пришелврач. Его целью было осмотреть мои ягодицы. И так как он нашел ихвеликолепными, он целый час их целовал. Потом он поведал мне о своих маленькихслабостях. Я, впрочем, их знала. Сначала я должна была сделать по-большому. Янаполнила фарфоровый белый горшок, которым обычно пользовалась в подобныхоперациях. Получив мой кал, он его тут же проглотил. Как только он сделал это,я вооружаюсь хлыстом из бычьих жил (таков был инструмент, которым надо былощекотать его зад) и начинаю его стегать, ругаясь. Он, не слушая меня,разряжается и тут же поспешно исчезает, оставив на столе луидор. Вскоре япередала еще одного посетителя в руки Люсиль, которая без особого труда помоглаему разрядиться. Ему важно было, чтобы кусок кала, который ему дали,принадлежал старухе и чтобы та сделала его перед ним. Я дала ему калсемидесятилетней старухи, имевшей язву и рожистое воспаление, у которой ужепятнадцать лет был всего один зуб. «Очень хорошо, чудесно, – сказалон. – Мне как раз это и надо.» Заперевшись с Люсиль и старухиным калом, онпотребовал, чтобы ловкая и любезная девушка вдохновляла его съесть этонедостойное блюдо. Он его нюхал, рассматривал, трогал, но не больше того. ТогдаЛюсиль, решив применить более сильное средство, положила в камин лопату исказала, что сейчас поджарит ему зад, если он не решится. Он побледнел,попытался попробовать, но испытал отвращение. Тогда Люсиль спустила ему штаны, обнаживего отвратительный бледный зад, и слегка его прижгла. Старик завыл и разразилсяпотоком проклятий. Люсиль повторила операцию. Он кусал губы от боли. Кончилосьтем, что Люсиль все-таки прижгла ему зад. Когда она сделала это в третий раз,он наконец разрядился. Я редко видела в момент извержения спермы такоеневменяемое состояние! Он кричал, как бешеный, катался по полу, можно былоподумать, что у него приступ эпилепсии. Очарованный нашими хорошими манерами,он обещал постоянно к нам приходить при условии: я буду давать ему всегда однуи ту же девушку, но кал должен быть от разных старух. «Чем болееотвратительными будут старухи, – говорил он, – тем больше я будуплатить. Вы не можете себе представить, как это меня возбуждает!» Один из егодрузей, которого он мне прислал, в этой извращенности пошел еще дальше. Емутребовался кал от самых грязных и отвратительных грузчиков. У нас в доме жилвосьмидесятилетний слуга. Так вот его кал необыкновенно понравился нашемуклиенту. Он проглотил его еще теплым, в то время как Огюстин ему прижигала зад.Его кожа дымилась, на теле остались ожоги. Еще один клиент просил колоть емушилом живот, бедра, ягодицы и половой член. Далее церемония была похожа напредыдущую: для возбуждения ему тоже требовалось проглотить кал, который кклала в горшок, но он не интересовался, кому этот кал принадлежал. Невозможнодаже вообразить себе, господа, где мужчины иногда черпают сладострастие в огнесвоего воображения! Я знала одного, который требовал, чтобы я била его тростьюпо заднице, пока он проглатывал кал, который при нем доставали из отхожегоместа. И его сперма ни выделялась в мой рот до тех пор, пока он не проглатывалэто отвратительное блюдо!»