Он бросился на нее, как ястреб. Повернул, толкнул на бочку,схватил за шею, резко нагнул. Берет съехал Дуце на глаза. Стенолаз вонзилпальцы в ее светлые локоны, содрал с ягодиц шерстяное braccae[110]и бельё, сильно прижался к девушке. Дуца дрожала от возбуждения. А потомзакричала. Громко.

Боль и страсть были в этом крике.

– Что-то готовится, – повторил, сминая шапку,Крейцарик. – В городе видели разных странных людей. Опасных на вид…

– Говори, – утратил терпение епископ. –Выдави из себя, черт возьми.

– В городе поговаривают, что его милость Грелленорточень многим перешел дорогу. Что многие желают ему зла. Даже очень сильно.

– Это не новость для меня.

– И еще… – Шпик покашлял в кулак. – Пустьваша милость извинит, что я скажу…

– Извиню. Говори.

– Говорят, что во Вроцлав съехались родственники…Родственники тех, кого поубивали… Господина фон Барта из Карчина… ГосподинаЧамбора из Гессенштейна… В городе говорят, что это господин Грелленорт… Виновенв этих убийствах…

Епископ молчал, игрался пером.

– Ваша милость, – прервал тишину шпик. – Мнекажется…

– Ну?

– Стоит предостеречь господина Грелленорта. Но вашамилость уж, наверное, лучше знает, что делать…

Епископ молчал, игрался пером, кусал губы.

– Ты прав, – наконец ответил он. – Я знаюлучше.

Какое-то время тому в храме Святого Якова отзвониликомплету, сейчас, как можно было слышать, монахи хором принялись за Salveregina. В ближайшее время должен был зазвучать позний звон, pulsus serotinus, влюбую минуту следовало ожидать звона на ignitegium.

Свечи в комнате были погашены, слабый свет давала печка, вкоторой догорали поленья. Красный отблеск придавал действительно чарующую красугладкой коже и худощавому телу Дуцы фон Пак, лежащей сбоку на разметаннойпостели. Опершись на локоть, Стенолаз смотрел на девушку, на ее широкорасставленные и устремленные на него глаза. Ему вспомнились другие огни, другиеглаза, другие голые тела, другой пронизывающий, электризующий болью секс. Нашабашах и оргиях в горах Гарца, на лесных полянах Поморья, в пещерах Альпухарраси на пустоши Эстремадуры. Когда земля дрожала от грохота барабанов, а враздираемом трелями дудок ночном воздухе шмыгали летучие мыши и совы.

Мертвый месяц заглядывал в окно.

«Зря я с ней связался. Привлек ее, притянул к себе – этобыла ошибка. Ошибка, которую надо будет исправить».

Дуца фон Пак вздохнула, поднялась. Стенолаз непроизвольновзглянул на ее шею, быстро оценил, как схватить и как свернуть.

«Хватило бы двух движений, – подумал он. – И этотблеск потух бы в ее глазах…»

«Сынок», – вдруг прозвучало у него в голове.

Он сел на ложе.

«Сынок, – говорила Кундри, – приходи немедленно. Яхочу тебе непременно что-то показать, что-то, что связано с разыскиваемойдевушкой. Жду. Приходи».

«Именно то, – подумал он. – Просто у этой уродинызакончилось aurum potabile. Но придется пойти. Мать, как-никак».

– Что-то случилось? – Дуца села, убрала волосы солба. Огонь из печки играл тенями на ее маленьких грудях. Мигал в ее широкораскрытых глазах.

– Что-то случилось? Ты уходишь?

– Да. Вернусь поздно.

– Оставишь меня одну?

– Но не в эту минуту.

Он схватил ее за плечи. Прижал к подушкам. Принужденная кпокорности, она покорилась. И они самозабвенно любили друг друга. В отблескахжара и бледном свете мертвого месяца.

«Stadtluft macht frei», – вспомнил Стенолаз, идя отПесочного моста вниз Замковой улицей.

Тот факт, что во Вроцлаве постоянно пребывали многочисленныеночные создания, вовсе не был для него новостью. Однако прошло какое-то время стех пор, как он гулял здесь после заката, и это время, как оказалось, многоеизменило. «Воистину, – констатировал он идучи, – не только для Кундридыхание большого города несло воздух свободы. Не она одна, как оказалось,хорошо и свободно чувствовала себя во Вроцлаве. Не ей одной, как оказалось,соответствовало проживание в большом городе».

Дзантир, неожиданно застигнутый возле ворот, поднялудлиненную морду, явно не понимая, каким чудом Стенолаз его видит. Наконецскрылся в сумрак, выгибаясь, как кот и ощетинив шерсть.

Под жерлом водосточной трубы сидели и лизали покрытую гноембрусчатку несколько уркинов, надутых наподобие пушистых шаров. Скребя когтями,смылся в темноту проворный, как ящерица, рапион. Чуть дальше был винный склад.Мастеривший над колодкою лысый гном в кожаном кафтане даже не поднял голову.Его вооруженный ломом дружок бросил на Стенолаза злой взгляд, что-то проворчалпод нос, трудно было разобрать, приветствие или оскорбление.

В переулке, отходящем к Узкой улице, стоял резкий зловонныйзапах магии и алхимии, то есть, эктоплазмы, селитры, купороса, квасцов ивинного спирта. Водосток явно фосфорисцировал, в нем ползали эсфилины,привлеченные отходами перегонки. Невдалеке, под сводчатой галереей, притаилсягару, развитое чутьё удержало его от нападения, он вовремя почувствовал ауруСтенолаза и понял, что лучше не пробовать. Через несколько шагов похоже повеласебя ламия. Вампирша даже подождала, пока Стенолаз приблизится, и убедившись,что Стенолаз действительно ее видит, поприветствовала его поклоном, завернуласьв епанчу и исчезла, серая на фоне серой стены.

Между контрфорсами церкви Святого Духа сидел клудер,постанывая и почесывая брюхо. На масверках, пинаклях и башенках храма шелестеликрылья потревоженных воздушных змеев. Сразу за госпиталем Стенолаз заприметилблестящую полоску свежей крови. Ведомый любопытством, вообще-то ему до этого небыло никакого дела, он усилил зрение заклинанием, посмотрел сквозь темноту.Склоненная над окровавленным трупом, потревоженная чарами калькабра оскалиладвухдюймовые клыки, а волосы поднялись над ее головой, как серебристая корона.Стенолаз пожал плечами, прибавил шагу. Как раньше, так и сейчас, оказывается,было опасно ходить ночью по Вроцлаву.

Он пересек Торговую, вышел на площадку около колодца. Итогда на него напали. Со всех сторон. Одетые так, что были почти невидимыми.Необычайно быстрые. Для людей.