Пухала ударил себя по плечам березовым веником.

– Я, – гордо заявил он, – тоже сделалсяважной персоной, в Вавеле обо мне много говорят. А все из-за писем, которыеВитольд, великий князь литовский, к королю Ягелле постоянно слать изволит.Донесли мне из первых рук, так что я знаю, что в этих письмах обо мне речь. Чтоя, цитирую, разбойник, что я вредитель, что приношу зло и вред. Чтобы мнеЯгелло под угрозой казни приказал покинуть Одры, потому что я мешаюустановлению мира, производя здесь, цитирую iniuras, dampna, depopulationes,incendia, devastationes et sangvinis profluvie.[112]

– Узнаю стиль, – сказал Бедржих. – ЭтоСигизмунд Люксембургкий, наш экс-король. Единственный вклад Витольда – этокорявая латынь.

– Эти письма, – отозвался Ян Пардус, – этоочевидный результат съезда в Луцке, где Люксембуржец склонил на свою сторонукнязя Литвы и переделал его на свой манер.

– Пообещав ему королевскую корону, – кивнулголовой Прокоп. – И другие груши на вербе, просто небывалый урожай груш. Ксожалению, похоже, что magnus dux Lithuaniae[113] поверил вэти груши. Известный прежде своей мудростью, рассудительностью и литовскойсообразительностью Витольд дает Люксембуржцу обвести себя вокруг пальца.Воистину, правду говорят: Stultum facit Fortuna quem vult perdere.[114]

– Как по мне, то это слишком странно, – заявилБедржих. – До такой степени, что подозреваю в этом какую-то игру. Впрочем,это было б не впервой для Витольда и Ягеллы. Не первая их жульническая игра.

– Это факт. – Прокоп полил себя водой из ведра иотряхнулся, как пес. – Проблема в том, что игра происходит на шахматнойдоске, на которой и мы стоим в качестве фигур. И если бы вдруг польский корольвышел из-за рокировки, за которую он до сих пор прятался, то изменил бырасстановку. Так что мы обязаны, как в шахматах, предвидеть на несколько ходоввперед. И ставить на горячих полях своих собственных пешек. Раз уж про пешекзаговорили… Рейневан!

– Да, гейтман?

– Поедешь в Силезию. Со мной.

– Я? Почему я?

– Потому что я так приказываю.

Прокоп отвернулся. Бедржих, наоборот, смотрел на Рейневанапронизывающим взглядом. Пардус скреб пятку шершавым камнем. Пухала хлестал себярозгами по плечам.

– Брат Прокоп, – промолвил в тишинеРейневан. – Ты наслушался сплетен и подозреваешь меня. Хочешь подвергнутьменя испытанию. Ты приказал следить за мной и за моими друзьями. А теперь вдруг– миссия в Силезию. Тайная миссия, наверняка, которую доверяют лишь самымдоверенным и надежным людям. Ты считаешь меня именно таким? Не думаю, чтобы тытак считал. И это я понимаю. Но я провокации не понимаю. Ни ее цели, ни еесмысла.

Прокоп молчал долго.

– Пардус! – закричал он наконец. – Бедржих!Распятие! Только живо!

– Что?

– Курва, дайте мне сюда распятие!

Приказ был выполнен молниеносно.

Прокоп протянул крест в сторону Рейневана.

– Положи пальцы. В глаза мне смотри! И повторяй. ЭтимСвятым Крестом и Страстями Господа нашего клянусь, что будучи схваченным ЯномЗембицким, я не предал и не перешел на сторону вроцлавского епископа и не служусейчас епископу для угнетения моих братьев, добрых чехов, сторонников Чаши,чтобы своим предательством гнусно вредить им. Если я солгал, то пусть я сдохну,пусть меня удар хватит, пусть ад поглотит, но прежде пусть меня покараетсуровая рука революционной справедливости, аминь.

– …будучи схваченным Яном Зембицким, я не предал… неслужу сейчас епископу… Аминь.

– Вот так, – подытожил Прокоп. – И всепонятно. Дело ясное.

– Может, еще для уверенности попробовать ордалию?[115] – Бедржих со злобной ухмылкой показал на раскаленныекамни. – Суд Божий испытанием огнем?

– Можно, – спокойно согласился Прокоп, глядя ему вглаза. – По моему сигналу обвинитель и обвиняемый садятся на камни, обаодновременно, голой жопой. Кто дольше усидит, того и правда. Ты готов, Бедржих?Я даю сигнал!

– Я пошутил.

– Я тоже. Поэтому радуйся.

– Распятие, – подытожил Шарлей, скривившись как отуксуса. – Господи, до чего жалкий и базарный спектакль. Наивная,примитивная и лишенная вкуса пьеса. Надеюсь, ты не поверил в эту комедию?

– Не поверил. Но это не имеет значения, потому чтоПрокоп нисколечко не шутил. Он действительно хочет послать меня с миссией вСилезию.

– Подробности сообщил?

– Никаких. Сказал, что сообщит, когда придет время.

Шарлей, даже не пробуя перекричать праздновавших неподалекуполяков, поднялся и резко замахал руками. Хозяин заведения заметил и позвалдевку, а та тотчас подбежала с новыми стаканами.

– Итак, ты едешь в Силезию. – Шарлей сдулпену. – Как ты и хотел. А мы едем с тобой, потому что не оставим же мытебя одного. Хм, надо будет как следует экипироваться. Утром пройдусь побазару, осмотрю контрабандные товары из Малопольши, сделаю закупки…

– Средств тебе хватит?

– Не бойся! В отличие от тебя я забочусь, чтобы моеучастие в гуситской революции приносило пользу. За дело Чаши я рискую своейшкурой, но при этом придерживаюсь принципа virtus post nummos.[116]Ха, это наталкивает меня на некоторые мысли…

– Слушаю тебя.

– Может, готовящаяся секретная и таинственнаяэкспедиция в Силезию – это счастливый подарок судьбы? Может, это тот самыйсчастливый случай, который мы ждали?

– Случай?

Шарлей посмотрел на Самсона. Самсон отложил палку, которуюстругал, вздохнул и покрутил головой. Демерит тоже вздохнул. И тоже покрутил.