— Да, конечно, — сказал Бестужев.

Нарочито шумно отодвинул стул, но садиться не спешил —что-то расхотелось ему поворачиваться спиной к Сержу с его двумя пистолетами вкарманах пиджака и вдобавок непонятными бумагами, оттопыривавшими внутреннийкарман…

— Не возражаете, если я вас на какое-то время оставлюодного? — спросил Серж. — Тут есть кухонька, спиртовка и всё такое…Вы ведь не откажетесь от пунша?

— Никоим образом, — сказал Бестужев.

— Вот и прекрасно, — сказал Серж. — Вычитайте, читайте, я тем временем похозяйничаю…

Его голос прямо-таки звенел от нешуточного напряжения,оказавшегося, надо полагать, для этого хлыща чрезмерным. Бестужев окончательноуверился, что дело нечисто, но никаких догадок строить не спешил, потому чтоэто сейчас бессмысленно…

— Да, конечно, — сказал он совершенно спокойным,даже беззаботным тоном. — Сделайте одолжение…

Серж вышёл, чересчур шумно хлопнув дверью. Оставшись водиночестве, Бестужев так же нарочито шумно отодвинул стул ещё подальше отстола, уселся. Со своего места он не дотянулся бы до папки, но и не собиралсяэтого делать. Если худшие его предположения верны, папка играла ту же роль, чтокусочек сыра в крысоловке, а значит, ею следовало пренебречь…

Опустив руку в карман брюк, он достал револьвер, небольшойтяжёлый, положил руку с оружием на колени и крепко зажмурился, отвернув к томуже лицо от стола с лампой — чтобы глаза, когда их придётся открыть, ужепопривыкли к окружающему мраку…

И обратился в слух. Не исключено, что от этого зависелажизнь. Тишина стояла совершеннейшая, вязкая…

За спиной у него, на расстоянии всего-то шагов шести,раздался тихий звук, более всего похожий на негромкий шум, производимыйопускавшейся дверной ручкой, на которую осторожненько нажали с той стороны…Дверные петли, судя по всему, были обильно смазаны, но всё равно, тихо-тихоприоткрывавшаяся дверь никак не могла распахнуться совсем уж бесшумно…

Особого возбуждения не было — только рассудочный охотничийазарт, уж столько раз испытанный в жизни.

Палец лежал на спусковом крючке.

Дверь открылась.

Усилием воли заставив себя выждать пару томительных секунд,растянувшихся на целую вечность, Бестужев, всё ещё не открывая глаз,ухитрившись не опрокинуть стул, прянул вправо, развернулся в сторонураспахнувшейся двери, где явственно виднелась человеческая фигура. Коридор таки оставался тёмен, но, когда Бестужев открыл глаза, смог разглядетьспецифическую позу оной фигуры — правой руки не видно, как будто её и нет, ноэто означает, что она вытянута в направлении стола…

Вспышка пламени, громыханье выстрела — но направлен он был вту сторону, где Бестужева уже не было, врага удалось упредить на пару-тройкумгновений… Со звоном разлетелось оконное стекло — и Бестужев, не меняя позиции,ответил сразу тремя выстрелами — для надёжности. Плавным пируэтом балетноготанцора переместился левее. И в четвёртый раз жать на спусковой крючок не стал:фигура, подломившись в коленках, шумно осела на пол, и тут же о паркет тяжелобрякнулось нечто металлическое и немаленькое, судя по стуку.

Стояла прежняя тишина, только в комнате теперь удушливовоняло тухлой пороховой гарью, да с того места, где рухнул поражённый противникдоносились довольно мерзкие отзвуки вроде похлипывания и царапанья,становившиеся, впрочем, всё тише…

Бестужев прижался к стене рядом с дверью, в которую удалилсяСерж, держа на прицеле распахнутую. Шло время — мучительно медленно текло, какзаросший ручей — а вторжения новых неприятелей так и не последовало. Зато дверьрядом с ним распахнулась, и Серж напряжённо вопросил с порога:

— Готов он, Стёпа?

Вслед затем осторожненько, такое впечатление, на цыпочках,двинулся в комнату. Не усмотрев у него в руках оружия, Бестужев встретил«коллегу», как подобает — молодецким ударом в скулу, от всей души, со всемрасположением, так что Серж отлетел к стене, шумно к ней приложился и едва несполз на пол. Не дав ему упасть, Бестужев оказался рядом, сгреб за ворот, упёрмеж глаз короткое револьверное дуло, ещё пронзительно вонявшее гарью, спросиляростным шёпотом:

— Кто ещё в доме? Застрелю, сволочь!

— Н-никого… — прошептал полузадушенный Серж, дажене пытаясь выдираться. — Никого больше, Христом Богом… Ваше… господинротмистр… мы ж не сами… велено было…

— Тихо! — вовсе уж страшным шёпотом приказалБестужев.

Мерзавец затих, и они ещё долго пребывали в этой позе. Какни прислушивался Бестужев, дом был наполнен этой вязкой тишиной, словно яма —гнилой дождевой водой. У него уже стали помаленьку появляться первыесоображения: если он угадал, стрелок и должен быть один-одинешенек…

Однако из благоразумия выждал ещё несколько минут. Потом,нажимая дулом, осведомился:

— У Пантюшки есть пушка?

— Ни б-боже мой… трус и неспособен…

— А ты, значит, способен… — мрачно констатировалБестужев. — Зови дружка, живо! Да смотри у меня!

Он подтащил своего пленника к окну (одна створка выхлестнутатяжёлой пулей, в комнату струится прохлада позднего вечера), и тот крикнул,прерывающимся голосом:

— Пантюша, сюда!

Пантелей почти моментально возник на пороге, пытаясьприсмотреться к происшедшему, испуганно бормоча:

— Что ж вы так неаккуратно… над самой макушкой пулязыкнула… в дерево шлепнула — страсть… предупредили бы, что ли, я б отошёл…

Вмиг освободив карманы Сержа от тяжести двух браунингов,Бестужев одним прыжком оказался у двери и ударом колена под душу на приличноевремя сделал Шарля-Пантелея совершенно безопасным, после чего, не убираяревольвера, другой рукой взял со стола коробок спичек и направился косветительным рожкам. Едва он повернул фигурное колесико, раздалось знакомоешипение вытекающего газа — с освещением обстояло совсем не так, как емусоврали… Когда загорелись оба рожка, в комнате стало совсем светло.

Пантелей охал и подвывал, согнувшись в дверях в трипогибели, зажимая руками брюхо. Серж стоял на прежнем месте, боясьшевельнуться. Словом, полное благолепие, сопротивление противника сломлено,теперь можно и осмотреться…

Бестужев подошёл к лежащему — тот уже упокоился совершенно,скрюченные пальцы правой руки ещё подрагивали чуть заметно, но лицо застыло,как маска, уставившиеся в потолок глаза стекленели. Около тридцати, ничем непримечательного облика, одет хотя и без изящества, но прилично, физиономия, напервый взгляд, абсолютно незнакомая. Рядом с откинутой правой рукой валяетсячёрный маузер. При виде сего оружия Бестужев легонько присвистнул, поднялброви: с маузером под полой по Парижу? Это за версту попахивает эсерами либоанархистами, не изменяющим своим привычкам и в Европе… Серьёзные люди, что иговорить…