Кошка была похожа на тушу в рыночном мясном ряду, а радиатори вовсе ни на что не был похож. Тем не менее, Никоненко покивалмногозначительно.

Теперь следовало смотреть во все глаза и не просмотретьтого, ради чего он и затеял весь этот изящный диалог об искусстве.

— Вас с ним Лазаренко познакомил?

Этого она не ожидала. Чашка стукнула о блюдце. Никоненкосмотрел внимательно.

— Что, простите?

— Вас с этим самым Шеффером познакомил Дмитрий Лазаренко? —повторил Никоненко отчетливо.

— Я… не помню, — сказала она. — Какое это имеет значение?

— Вы не помните, кто именно вас познакомил со знаменитымхудожником?

— Игорь Владимирович, это было давно. Я, правда, не помню.Кроме того, к выстрелу Арнольд Иванович отношения не имеет. Он умер десятогофевраля. Почему вы меня о нем спрашиваете?

Потому что Лазаренко читал какую-то записку и спрятал ее.Потому что ты сама сейчас сказала, что не писала никаких записок, но даже неспросила меня, о каких именно записках идет речь, хотя на вечер ты опоздала и,следовательно, не слышала, как Тамара объявляла об игре “в почту”. Потому чтоты ходила вместе с Димочкой в художественную школу, об этом знал и помнилвлюбленный Сидорин. Потому что у тебя нет никаких точек соприкосновения содноклассниками, они все, кроме Потапова и Лазаренко, для тебя на одно лицо —незаметные серые мыши, однако Потапов не ходил с тобой в художественную школу,а Лазаренко ходил.

Если Лазаренко получил записку на вечере, а не принес ее ссобой, значит, скорее всего, ее написала Дина Больц.

— В том году, — завел историю “участковый уполномоченныйАнискин”, — у нас в Сафонове одного художника чуть не убили. Он, конечно, пилсильно и все такое, но рисовал отлично. В Доме культуры две стены его картинамизавешаны. Красота такая — и моря, и горы, и реки, все на свете. Я это делокогда расследовал, много всяких книжек про искусство читал. У них, у художников,совсем другая жизнь, не то, что у нас, обыкновенных людей. Вот я и спрашиваю.Потому что интересуюсь.

Дина смотрела на него во все глаза, но, кажется,успокаивалась.

Нет, не могла она так ошибиться. Этот капитан простак инедоучка, а вовсе не холодный, трезвый, выжидающий охотник, каким он на секундуей показался.

Все обойдется. Она вне опасности. Она полностью контролируетситуацию, и никто не сможет ей помешать. Особенно милицейские недоумки.

— Может, еще кофе? — спросила она и снова улыбнулась. Она знала,как действует на мужчин ее улыбка.

Капитан от кофе отказался и стал прощаться.

Прощался он долго и с энтузиазмом. В просторной прихожейтоже было несколько картин.

Снег на улице валил отвесной стеной. В свете автомобильныхфар сыпались белые хлопья, возникали ниоткуда и пропадали никуда, за свет.Метались прохожие и ревели машины, не трогаясь с места. Пейзаж был похож надекорации к фильму “Санитарный день в аду”. Сегодня впервые в роли черта —капитан Никоненко. Спешите видеть.

Дел больше нет, и до управления он доберется как раз часу вдесятом, а до Сафонова по таким пробкам — рукой подать. К утру будет. Хорошо быБуран с голоду не умер.

“Кошка на радиаторе”, мать ее…

К концу дня Владимир Сидорин совершенно ясно понял, чтокапитан приходил не просто для того, чтобы узнать, что именно он видел или чегоне видел. У капитана была определенная цель, и Владимир был уверен, что этацель — он сам.

Он никогда не любил детективы и всегда был уверен, что иработы такой не существует — искать и сажать в тюрьму преступников. Эту работупридумали те, кто больше ничем не может и не умеет заниматься. Вроде этогонаглого капитана, который сунул ему под нос свои ботинки, а потом расспрашивалего о Дине и Машке с таким оскорбительно скучающим видом.

Зачем искать каких-то мифических преступников, когда вкаждом конкретном случае есть свой, вполне подходящий Владимир Сидорин? Капитанявно нацелился именно на него, и Сидорин отлично понимал, что сделать егокозлом отпущения ничего не стоит.

Он был на месте происшествия, он видел, как Маня упала, ондаже видел, как Потапов кинулся к ней, следовательно, на роль преступникавполне подходит.

Дочь Машка останется одна.

Вчера он купил ей в “Детском мире” белого медведя.

Медведь стоил бешеных денег. Он присмотрел его несколькомесяцев назад и все время копил деньги, пересчитывал их, как пятилетниймальчишка монетки из кошки-копилки, и все не хватало. Третьего дня ему наголову неожиданно свалился гонорар за давнюю статью, о которой он позабыл, и онпомчался в “Детский мир”.

Он мчался и больше всего на свете боялся, что именно этогомедведя там не окажется. Кончились, всех распродали.

Медведи сидели на широкой деревянной полке, свесив мохнатыебелоснежные морды, которые хотелось погладить. У них были карие с золотистымиточками глаза и живые кожаные носы, и Сидорин представлял себе, как счастливабудет Машка, у которой никогда не было такого медведя.

Он долго ходил вдоль деревянной полки, не торопился,выбирал. Ему нравилось выбирать Машке медведя, и он чувствовал себя богачом.

Он даже попросил упаковать его, и медведя завернули вшелковую бумагу и навязали на него бантов. И деньги у него еще остались.

Конечно, следовало бы отдать эти деньги Нине, но не зря ончувствовал себя богачом. Немножко он отложил на какой-нибудь самый черный день,а на остальные купил две бутылки шампанского, икру, какой-то сок, большой кусокжелтого дырчатого сыра, твердую палку сухой колбасы, шоколадку “Слава”, орехов имармелада. Когда-то Нина любила мармелад, и Сидорин об этом помнил.

У них будет праздник, и не станет он ждать лета и Машкиногодня рождения, чтобы подарить ей медведя! Он отдаст его завтра же, последежурства, и они будут пить шампанское, и есть колбасу, и орехи, и шоколад.Машка будет визжать от счастья и тискать медведя, и он будет чувствовать себягероем и победителем жизни.

Хоть иногда, хоть изредка очень нужно почувствовать себягероем и победителем жизни.

Дежурство только началось, когда пришел капитан изуголовного розыска.

Завернутый и обвязанный бантами медведь лежал на столе иупоительно шуршал, когда Сидорин до него дотрагивался. Ему очень нравилось донего дотрагиваться. Пакет с покупками стоял в холодильнике, и он гордился этимпакетом.

Но капитан пришел, и все эти сентиментальные штуки пересталииметь значение.

Владимир Сидорин понял, что должен спасаться. Машкаостанется одна. И Нина останется одна.