– Да уж, брат, – подтвердил Фигурин. – Учиться нужнообязательно, и только на «хорошо» и «отлично». Если уж хочешь в органах работать,знать должен много. Математику, историю, психологию, например. А как же! Вот, явижу, ты допрос ведешь. Лампу под нос и – давай, говори! Кричишь, ногамитопаешь. Разве ж это годится? А ты попробуй без грубостей, в душуподследственному попробуй проникнуть, чтобы он сам осознал глубину своегопадения и искренне раскаялся.

– Ну да, искренне, – не поверил мальчик. – Враги народа, онизнаете какие упорные.

– Всякие есть, – сказал Фигурин. – Есть и упорные. Естьтакие, которые от твоей лампы еще упорнее станут. Поэтому, когда имеешь дело счеловеком, важно уметь подействовать на его самолюбие, использовать его любовьк семье, к водке, к женщинам. Женщин любишь?

– Что вы, – сказала Клавдия. – Он еще маленький.

– Ах да, забыл. Но я, собственно говоря, к вам не за этим.Вам Роман Гаврилович объяснил ваше задание?

– Да, – сказала Клавдия. – Значит, завтра на похоронах ябуду как вроде вдова капитана Миляги.

– Да-да, – сказал Фигурин. – Похороны очень важные. Импридается большое политическое значение. Надо, чтобы люди видели, какойзамечательный человек погиб от рук белочонкинской банды. И одно дело, знаете,когда просто хоронят какого-то военного. Ну, погиб и погиб, сегодня на фронтемного людей гибнет. И другое дело, когда гроб стоит, а над гробом жена,ребенок. – Он погладил Тимошу по голове. – Тогда, знаете ли, это производитгораздо более сильное впечатление. Мы, значит, завтра поставим вам табуреточку уизголовья. У вас платье черное есть? Нет? Достанем. Ну, и так особенно рыдать,конечно, не нужно, но хорошо бы, чтобы глаза все-таки были заплаканы. Может, вплаточек луку накрошить?

– Зачем? – сказала Клавдия. – Я и так плакать умею. Я когдав самодеятельности играла, то, бывало, всегда плакала, даже наш режиссерудивлялся. Вот смотрите. – Она напряглась, покраснела, и вдруг из глаз еедействительно потекли слезы.

– Прекрасно! – сказал Фигурин. – Очень натурально.

– А я плакать не умею, – сказал мальчик.

– А тебе и не нужно. Ты же у нас мужчина. Ты только долженстоять рядом с матерью и утешать ее так, как будто в гробу лежит твой отец.

Когда стемнело, Свинцов собрал свою группу на опушке. Былотихо. Накрапывал дождь, и казалось, что кто-то ходит вокруг и продираетсясквозь кусты. Темные фигуры в намокших фуфайках стояли перед Свинцовым, онпересчитал их на ощупь.

– Ну, пошли, – вполголоса приказал он и сам двинулся первым.

Шли напрямик по сжатому полю, и ноги вязли в глинистойпочве. Время от времени Свинцов оглядывался, видел, что остальные идут за нимгуськом, стараясь не отставать.

– Сяржант, – спросил шепотом длинный Худяков, – закуритьможно?

– Я тебе закурю, – сказал Свинцов не оборачиваясь.

Он шел, пристально глядя себе под ноги, но не видел ничего,кроме смутно желтевшей стерни. Свинцов забеспокоился, что уже прошли то место,на которое днем указал Плечевой, и думал, не развернуть ли свою команду и непрочесать ли все поле шеренгой, когда под ногой что-то хрустнуло.

– Стой! – сказал Свинцов и нагнулся. Пошарив по землеруками, он вздохнул с облегчением: – Кажись, оно. – И обернулся к своимспутникам. – Все сюды! Собирайте кости и кладите у мешок.

Спутники обступили Свинцова и склонились в кружок над чем-тоневидимым.

– Слышь, сяржант, – тихо и с удивлением сказал Худяков, –кости-то как быдто ужасно здоровые.

Свинцов и сам это заметил.

– Не твое дело, – пробормотал он сердито. – Бери какиепомельче.

Но мелких оказалось немного, а крупные с трудом отделялисьот остальной части скелета.

– Вы это вот что, – сказал Свинцов, – какие крупные, те обколено.

Некоторое время сквозь шум дождя слышалось сопениенескольких здоровых мужиков и сухой хруст ломаемых костей. Наполнив мешок наполовинуи взвесив его в руке, Свинцов приказал работу прекратить и добавил к собранномуматериалу крупный продолговатый череп.

Время близилось к полуночи. Капитолина Горячева дежурила вприемной, ожидая возвращения своего начальника. Все было спокойно. Дваждызвонили из области. Первый раз спросили, сколько сосисок осталось на складе.Капа сказала «шестнадцать». Второй раз интересовались, прибыла ли вдова и чтослышно относительно клада. Капа ответила, что вдова с сиротой записались вколхоз, а клад пока ищут. Ей сказали: «Когда найдут, сообщите тестю».

Оба разговора были кодированы. В первом случае выясняли,сколько осталось дел, не законченных следствием, во втором – добралась ли доместа Клавдия Воробьева и найдены ли останки капитана Миляги. Тесть – Лужин.

Звонил женским голосом какой-то мужчина и сказал, что можетдать ценные сведения насчет Курта, но когда Капа спросила фамилию звонившего,он бросил трубку.

Делать было нечего. Капа попила чаю, достала из ящика столапотрепанную книгу рассказов Мопассана и погрузилась в чтение. Зачитавшись, онане слышала, как вошел майор Фигурин, и очнулась только тогда, когда он положил наее плечо свою костлявую руку. Она смешалась и хотела сунуть книгу обратно вящик, но майор перехватил ее, посмотрел на обложку, прочел фамилию автора.«Хороший писатель, – сказал он, – правильно изобразил язвы современного емуфранцузского общества, но классовой сущности изображенных им же противоречий доконца не понял ввиду ограниченности собственного мировоззрения, и не смогуказать выход из создавшегося положения. А выход этот был только в объединениии консолидации всех прогрессивных сил вокруг рабочего класса – вот до пониманиячего Мопассан не дошел».

Обсудив с Капой достоинства и недостатки творчестваМопассана, Фигурин высказал беспокойство по поводу долгого отсутствия группыСвинцова, справился, какие были новости, и ушел к себе в кабинет звонить«тестю».

Капа стала собираться домой, но тут опять появился Фигурин испросил, не хочет ли она составить ему компанию и выпить с ним по рюмочкеконьяку. Капа смутилась и сказала, что она никогда коньяк не пробовала, но отсведущих людей слышала, что он пахнет клопами.