Ну, допустим, того же Чонкина. Вот жил-был маленькийчеловечек. Ничего от жизни не требовал, кроме куска хлеба, крыши над головой ибабы под боком. Впрочем, ничего плохого не делал. И вдруг оказывается, ондезертир, и не только дезертир, но и князь, а если князь, то, значит, былсвязан с какими-то силами, и вот, к своему собственному удивлению, измаленького и пустого существа он вырастает до фигуры международного значения.Он становится центром огромного заговора, им интересуются большие люди, и выпосмотрите, какая с ним происходит метаморфоза. Мы объявили его князем, и в еговзгляде, в его осанке, помимо его воли, появляется что-то величественное. И онтеперешнего своего положения на свое прежнее положение не променяет. Нет-нет, –убежденно сказал Фигурин и помахал над головой указательным пальцем. – Ну,конечно, в связи с тем, что он князь, ему грозят всякие неприятности, но еслибы он оставался тем же Чонкиным, разве неприятности были бы меньшими? Вряд ли.Ну, представьте, он просто Чонкин. Его заберут на фронт и там прихлопнут, какмуху. Не знаю, свалит ли его шальная пуля или осколок, завалит ли под обломкамикакого-нибудь здания или его потопят на переправе. В любом случае конец егобудет бесславным и незаметным. А мы делаем его фигурой, делаем его заметной изначительной личностью, мы, кроме того, сами проникаемся к себе уважением, ивсем хорошо. И теперь попробуйте сказать этому Чонкину, что в князи егопроизвели по ошибке, попробуйте даже его освободить, он внешне подчинится,конечно, он вообще привык подчиняться, но внутренне он будет разочарован. Да, –закричал Фигурин, – будет разочарован! Потому что…

Договорить ему не дали. Дверь распахнулась, и на порогепоявился Свинцов. Сапоги Свинцова до колен были облеплены глиной, сбрезентового плаща стекала вода, за спиной болтался намокший мешок.

– Ага, – сказал майор, – наконец-то явился.

Он сунул руку туда, где должен был быть карманчик для часов,рука скользнула по голому телу. Фигурин опустил глаза вниз, потом посмотрел наКапу, которая с выражением ужаса на лице сжалась в углу дивана, перевел взглядна тупое лицо Свинцова и вдруг, осознав все, заорал не своим голосом:

– Кто разрешил входить без стука? Вон отсюда!

Он с разбегу ткнул Свинцова головой в живот. И огромныйСвинцов, вышибя дверь, вылетел в приемную и, взмахнув руками, рухнул, причемголова его оказалась под столом Капы.

Майор тут же прикрыл дверь и закричал на Капу:

– Немедленно оденьтесь! Почему вы не по форме? Тьфу, что ямелю!

Он сам убежал за шкаф и стал торопливо приводить себя впорядок.

Свинцов очнулся оттого, что Капа лила на него воду изграфина, а майор бил по щекам. Оба были одеты.

– Ну-ну, Свинцов, – говорил майор почти ласково. – Признаю,я погорячился. Мы с Капитолиной Григорьевной работали, было жарко, ну, немногоразделись, а вы без стука… Вставайте же, Свинцов, по-моему, все в порядке.

Свинцов со стоном приподнялся и теперь сидел, вытянув ноги иприслонясь спиной к тумбе стола. Он отупело и настороженно поглядывал намайора, на Капу, на мешок, валявшийся в стороне.

– Ну как? – спросил майор. – Уже лучше? Я вижу, что ужелучше. Вы добыли то, зачем я вас посылал?

– Там, – указывая подбородком, хрипло сказал Свинцов. – Вмешке.

– Там? – Майор недоверчиво посмотрел на мешок. – Что же там,прямо труп лежит? – Он поежился.

– Не труп, а эти… – сказал Свинцов.

– Останки? – подсказал Фигурин.

– Остатки, – согласился Свинцов. – Кости.

– Ну-ка, ну-ка, – майор склонился над мешком, развязываяшпагат. Вынул кусок кости с загогулиной на конце, посмотрел на нее, посмотрелна Капу, достал еще одну кость, опять посмотрел удивленно, взял мешок за нижниеконцы и все высыпал на пол. Кости со стуком высыпались и сложились небольшойгоркой. Отдельно выпал и откатился в сторону продолговатый череп.

– О, майн готт! – почему-то не по-нашему вскрикнула Капа изакрыла глаза.

Майор поднял череп и стоял, вертя его в руках и ощупываядлинными тонкими пальцами.

– Свинцов, – строго спросил Фигурин, – что это такое?

– Голова, – сказал Свинцов, пожимая плечами. Кажется, онприходил в себя.

– Не голова, а череп, – поправил майор.

– Ну череп, – легко согласился Свинцов. – Что в лоб, что полбу.

– И вы считаете, что этот череп принадлежит человеку?

– Кто возьмет, тому и принадлежит, – уклончиво ответилСвинцов.

– Сержант Свинцов! – повысил голос Фигурин. – Вы что из себядурака строите? Вы хотите сказать, что это череп капитана Миляги?

Свинцов постепенно пришел в себя, но все еще морщился, даваяпонять, что он пришел в себя не окончательно.

– А вы его видали когда? – задал он наводящий вопрос.

– Кого – его?

– Ну, капитана-то.

Майор, переглянувшись с Капой, признался:

– Не видел.

– Вот то-то. А она, Капитолина, видела. И может подтвердить:похож. За остальное не скажу, а улыбка точь-в-точь евонная.

Фигурин опять посмотрел на Капу, она неуверенно пожалаплечами.

Майор задумался. Конечно, Свинцова следовало наказать. Нопохороны назначены на завтра. Завтра похороны, и, если наказывать Свинцова, гдевзять подходящие останки? Разве что положить вместо Миляги самого Свинцова.

В начале октября население Красного заметно увеличилось –привезли, или, как, может быть, более правильно выражались местные жители,пригнали эвакуированных из Ленинградской области. Это были жалкие и несчастныелюди, в основном старики, старухи и дети, согнанные со своих мест, просидевшиеполторы недели в теплушках, дважды, по их словам, попадавшие под бомбежку изатем три дня проведшие под открытым небом на привокзальной площади Долгова вожидании распределения.

Когда расселяли приезжих по избам, Афродита Гладышева,которой досталась маленькая, сухая, но очень надменного вида бабка сшестилетним внуком, раскричалась на всю деревню, что она никого к себе в дом непустит, что покойный Кузьма Матвеевич не для того этот дом строил и вкладывал внего душу, чтоб держать в нем кого попало и вшей разводить.