них оказать помощь «самым эффективным способом», выделив на военные цели коалиции по 60 тысяч солдат, и воздерживаться от сепаратного мира. Торжественно провозглашенная солидарность союзников была той плетью, которую Меттерних рассчитывал использовать против упрямого союзника, но к ней была присовокуплена оливковая ветвь в виде либерального определения цели войны, представленной как «восстановление подлинного равновесия сил».

Большое значение, которое Меттерних придавал этой статье, иллюстрируется тем, что она включена лишь в два соглашения, где одной из сторон выступает Австрия. Напротив, русско-прусское соглашение ссылалось просто на «взаимные интересы» подписантов и подтверждало их прежние обязательства. Поскольку тексты соглашений были различны, должно быть, имелось основание для этого. В любом случае очевидно, что это обстоятельство было призвано донести через боевые линии весть о неизменности прежней позиции Меттерниха: попытки раскола союзников бесперспективны, но если Бонапарт согласится на требования Австрии, то он обнаружит среди своих противников различие точек зрения, которое позволит ему иметь влиятельный голос на переговорах о мире.

Искусное маневрирование Меттерниха заметно и в секретных статьях соглашений. Они тоже были поделены на две части. В одной части имеется статья, выражающая беспокойство союзников возможностью заключения какой-либо из сторон сепаратного мира. Каждый из них обязуется до конца войны держать на поле боя армию в 150 тысяч солдат. В качестве целей войны они ставят восстановление Австрии и Пруссии «как можно ближе» к границам 1805 года, восстановление Ганновера и разрешение вопроса о будущем герцогства Варшавского на основе «дружественного взаимодействия трех монархий». Конечной и наиболее важной целью они согласились считать «роспуск Рейнского союза и обеспечение полной и абсолютной независимости курфюршеств, расположенных между границами австрийской и прусской монархий, подлежащих восстановлению уже упомянутым образом на территории между Рейном и Альпами». На первый взгляд, в рамки грубо очерченных границ попали курфюршества, оставшиеся после роспуска Рейнского союза. Однако в другой, секретной, части соглашений давалось иное толкование этого вопроса. В целях «максимальной точности» статья формулировалась следующим образом: «две монархии согласились сконцентрировать усилия», во-первых, «на возвращении 32-го военного округа Германии» и, во-вторых, на восстановлении «германских провинций, находящихся сейчас под властью правителей, посаженных Францией».

Естественно, возникает вопрос: почему последняя статья записана отдельно от предыдущих? Документальных свидетельств относительно взаимоотношений правителей того времени крайне мало, потому что они больше общались друг с другом в устной форме. Поэтому ответ на поставленный вопрос могут дать лишь косвенные доказательства. Но они неотразимы. Что еще могла означать затея с упомянутой статьей, кроме как быть выражением очередного этапа в эволюции австрийской программы посредничества, делившейся на обязывающие условия и пункты, которые Австрия предложила, но которые она не собирается поддерживать силой? В соответствии с такой гипотезой аргументация Меттерниха в Теплице выглядит следующим образом. Если бы Наполеон отреагировал положительно на туманные посулы, содержащиеся в гласной части соглашений, ему было бы предложено в качестве новых обязывающих условий то, что входило в первую часть секретных соглашений относительно Пруссии, Австрии, Ганновера, Варшавы и «промежуточных курфюршеств». Австрия же обязывалась бы сражаться и не вступать ни в какие переговоры, пока эти условия не будут выполнены. Если бы Наполеон принял эти условия за основу переговоров и мирная конференция была бы созвана, тогда была бы выдвинута на его рассмотрение вторая часть секретных соглашений относительно 32-го военного округа и французских курфюршеств в Берге и Вестфалии. По этим пунктам Австрия не была связана строгими обязательствами, поскольку союзники в отношении них договорились просто «сконцентрировать свои усилия».

Всем этим Меттерних добивался свободы маневра, получения в свои руки средств внедрения статьи соглашения, сокровенный смысл которой был понятен ему одному. Не будем забывать и того, что контрпредложение Наполеона, представленное Коленкуром 11 августа, исключало даже обсуждение вопроса о судьбе 32-го военного округа. И это послужило достаточным поводом, чтобы вывести эту проблему из перечня обязывающих условий, куда первоначально Меттерних ее включил. По крайней мере, до тех пор, пока Наполеон не выразит своего мнения о ней. Припомним также, что восстановление Ганновера мыслилось главным образом за счет Вестфалии. Не разумно ли было пойти на компромисс с устранением французских князей, короля Жерома и великого герцога Наполеона Людовика из Рейнского союза, выдав им компенсацию в виде части территории 32-го военного округа? В таком случае Наполеон сохранял хотя бы косвенное влияние в этом районе. Тем не менее район был бы «возвращен в Германию», а Берг и Вестфалия перешли бы под власть своих бывших правителей или были использованы для вознаграждения германских князей. Более того, имелась бы возможность сохранения Ольденбурга и ганзейских портов, независимость которых была жизненно необходима для развития торговли с Россией. В соглашениях в Теплице нигде не содержалось четко выраженного условия, требовавшего изгнания французских князей из Германии.

Нюансы фразеологии Меттерниха едва ли были понятны тем, кто отвергал возможность переговоров с Бонапартом и стремился к уничтожению его режима. А они означали следующее. В то время как Наполеона привлекали к участию в мирной конференции созданием видимости, что вопрос о 32-м военном округе не будет предметом переговоров, союзники считали само собой разумеющимся, что округ будет возвращен Германии, а французские князья – удалены из нее.

По сравнению с таким колоссальным лицемерием обвинения Меттерниха в софистике, с которыми выступали потомки, выглядят тривиальными. Это относится к словам «абсолютная и полная независимость» германских государств. Общепризнано, что в данном случае Меттерних одержал убедительную победу над легковерными пруссаками, убедив их, что фраза просто означала немедленное избавление от Наполеона, а не то, что австрийский министр имел в виду на самом деле – надежную независимость от будущей центральной власти в Германии. Такое обвинение имеет отчасти под собой основание, но оно исходит из искаженного видения ситуации.

Возражая в этом пункте статьи против федеративного союза германских государств, Меттерних, вероятно, называл свою формулировку идеальной. Он утверждал, что окончательная формулировка была принята просто для того, чтобы оставить вопрос открытым. Но здесь он не кривил душой. Поскольку обсуждавшаяся статья была секретной, она представляла собой приватное взаимопонимание союзников, а не торжественное обращение к германским государствам. В принципе Меттерних не возражал против какой-то формы федеративного союза, только не совместного оборонительного союза, предлагавшегося в то время Харденбергом и Гумбольдтом. Он действительно предусматривал возможность союза при заключении в предстоящие месяцы соглашений об урегулировании территориальных проблем с государствами Южной Германии. В обмане следовало бы обвинять и Александра вместе с Меттернихом. Штейн часто жаловался на покровительственное отношение царя к южногерманским монархиям. Ему снова напомнил об этом Гумбольдт, который через несколько недель писал в извиняющемся тоне из Теплице: «Царь Александр в самом деле весьма