Справить нужду в дебрях постмодернистского романапредставляется мне делом малопочтенным, слишком много соглядатаев, слишкомвелико искушение превратить очко в исповедальню. История, рассказанная Пи впрошлом году, – о скромняге-тренере по прыжкам на батуте, ему не удавалосьотлить на протяжении четырех часов, после чего он набрел на кафе: кафезакрывалось, и в сортир его не пустили. Бедный тренер так отметелил хозяина,что тому вызвали неотложку, но еще до этого парень успел помочиться напотерявшего сознание владельца. Такое могло произойти только позднейнеприкаянной осенью и только с тренером по прыжкам на батуте, представить вэтой ситуации тренера по синхронному плаванью невозможно. Байка Пи выглядитменее впечатляющей, чем случай с несчастным Брэндоном, но, в сущности, они имеютодинаковые корни и мораль у них одна: никогда нельзя доводить человека докрайности.

В сумочке Бетти Лу лежал пистолет.

И она была подружкой гангстера, а никакой не любовницейАрафата, и все, что ей было нужно, – немного тепла. Всем нам нужно немноготепла, даже Сонни-бою.

Я здесь не один.

Это открытие не пугает меня: в конце концов, кабинок-то две,сюда может зайти кто угодно из посетителей, или бармен, или…

Заглядывает ли сюда Марго?

Никакого упоминания о ней на исписанных стенах я не нашел,что удивительно: Марго, несомненно, главная достопримечательность «Че…лентано»,вряд ли я был единственным, кто отирался на кухне и кого она околпачила втечение жалких пятнадцати минут. Или кого она озадачила, осчастливила, обвелавокруг пальца, обделила любовью или, наоборот, – не обделила. Сравнения,подходящие Марго:

«девушка на миллион долларов»,

или

«неопознанный летающий объект»,

или… или…

«бог».

Учитывая способности Марго, ей легко прикинуться дельфином,черномазой или мертвой, а хорошенькой ей и прикидываться не надо; я здесь неодин. Человек, который трется рядом со мной с сигаретой в руке, – кто-тоиз обслуги заведения. Защитный комбинезон с портупеей и дурацкая черная маска,скрывающая лицо. Не факт, что бармен, бармен заговорил бы со мной, этот – незаговаривает. Когда он появился? В то самое время, когда я изучал надписи настенах? Я почти уверен, что минуту назад, полминуты никого здесь не было. Онкурит не сигарету, самокрутку, – возможно, с травой, хотя явного запахаанаши я не чувствую, есть какой-то другой запах. Классифицировать его неудается.

Охранник, я вспомнил. Это охранник, он сидел на стуле увхода в «Че…лентано», никого другого в униформе, кроме бармена и охранника, яне видел. Я улыбаюсь ему, вполне по-дружески. Парню с лицом, зашторенным черным,лучше улыбаться по-дружески.

– Здесь у вас можно застрять надолго. В том смысле, чтонадписи… э-э… – Не слишком ли я заискиваю перед каким-то мурлом?

Охранник молчит.

Так же молча он гасит самокрутку о ладонь, зрелище не дляслабонервных, я и выдохнуть не успеваю, как он делает это. И кладет окурок внагрудный карман. После столь радикального эксперимента с собственной кожейдолжны остаться следы: ожог, волдырь или хотя бы легкое покраснение. Ничегоподобного не происходит, насколько я могу судить. Здесь достаточно света, и мнехорошо видна его ладонь, жесткая, бледная, что-то с ней не так. Что именно «нетак»?

Вмажь джанк и узнаешь.

Сожри шрумс и узнаешь.

Нюхни кокс и узнаешь.

Глотни меф и узнаешь.

Жесткая, бледная, как будто вырезанная из плотного картона,ни единой линии: силуэт ладони, а не сама ладонь. Вот что не так. Не плоть –пред-плоть или послеплоть, пока я раздумываю об этом, парень открывает кран иподставляет руки под струю воды: заученный, доведенный до меланхоличногоавтоматизма жест хирурга. Что-то подсказывает мне: вторая ладонь – такая же,как и первая, ни единой линии.

Его руки не выглядели грязными, бледными – да, но негрязными.

Тогда почему вода, которая стекает сейчас в воронку, – темно-серогоцвета? И это только начало. На смену темно-серому приходит черный, затемпоявляются мелкие комья земли; травинки, соломинки, крошечные, смахивающие начервей, корешки, затем…

Это уже не корешки.

Это и есть черви.

Зрелище настолько отвратительно, что я едва справляюсь сподступившей к горлу тошнотой. Чего еще ожидать после червей, после десятков,может быть, сотен червей? Даже сильно бьющая струя не в состоянии уничтожить,утянуть в сток их всех.

Происходящее, похоже, не слишком волнует парня, он несмотрит вниз, он смотрит прямо перед собой, в зеркале над раковиной (и какойтолько идиот решил, что место зеркал – над раковиной?) отражается черная маскас прорезями для глаз и рта. Пасамантанья, кажется, так назвал ее бармен, язапомнил, надо же!.. По сравнению с маской и черви не кажутся мне такими ужстрашными, это просто черви, безусловно черви, черви – без всяких сомнений,ничего инфернального, ничего сверхъестественного, если не брать во внимание ихпоявление. А маска…

За маской может скрываться кто угодно, вот только кто?

Вмажь джанк и узнаешь.

Сожри шрумс и узнаешь.

Нюхни кокс и узнаешь.

Глотни меф и узнаешь.

Мне не хватает воздуха, единственное, чего я хочу, –выбраться отсюда. Дверь на месте, я вижу ее отражение в зеркале, до нее десятьшагов, не больше, но я и шагу не могу ступить, ноги кажутся приросшими к полу.Закрыть глаза тоже не получается, и потому я смотрю и смотрю на черную маску,на черную воду, на сток, забитый червями. «Это не может продолжатьсявечно, – мысль, которая поддерживает меня, – это когда-нибудь дакончится», – но пока приходится созерцать кошмар в первом ряду, почти наавансцене. «Созерцать» – самое подходящее слово, хотя я вечно путаюсозерцательность с детальным изучением собственного члена после бурно проведеннойночи. Сейчас не тот случай, явно не тот. Все заканчивается, когда вода изчерной превращается в бледно-розовую, а потом – в красную.

Я бы сказал, что это кровь, за последние сутки я изучил еево всех оттенках, во всех проявлениях.

Ее так много, как если бы зарезали быка или несколькихбыков, но откуда мне знать, что бывает с бычьей кровью, когда быкам перерезаютгорло, и способна ли она вытекать с такой готовностью, с таким напором?

Ничего, кровь тоже когда-нибудь да кончится.

Я бы ушел, но ноги приросли к полу, я бы закрыл глаза, ночто-то удерживает веки от спасительного падения, я бы вытащил из-за пазухипистолет, но… Имеет ли смысл стрелять, когда сталкиваешься с подобными вещами?Нет никаких гарантий, что пули достигнут цели, а не утонут в крови, не утонут впроруби глазниц, не утонут в ткани защитного цвета – чтобы потом всплыть:разбухшими, посиневшими, изъеденными моллюсками, изменившимися донеузнаваемости.