Я еще могу отказаться от подарка.

И лучше бы мне отказаться.

Чтобы никогда не вспоминать об охраннике. Марго – прекрасноевоспоминание, бармен – забавное воспоминание, но только не охранник. Почему-тоохранник пугает меня больше всего. Он пугает меня даже больше, чем застреленныемною кавказцы. Я почти уверен, что кавказцы тоже будут забавным воспоминанием,«прихлопнул тут сладкую парочку по дороге» – домашняя заготовка для поддержкичлена в ответственную минуту эрекции; не факт что двойное убийство на трассеповысило мой ай кью, но самооценку уж точно повысило.

Я больше не журналистшико по найму.

* * *

«СНАЧАЛА ТЫ ЛЮБИШЬ СЛАДКОЕ.

ПОТОМ ТЫ ЛЮБИШЬ РОДИНУ.

ПОТОМ ТЫ ЛЮБИШЬ «БИТЛЗ» -

написано на плакате с битлами, никто из битлов еще непостарел, не умер, вполне оптимистический плакат, первое утреннее открытие:щетина у меня растет так же, как у Леннона.

…Московскую подругу Лоры зовут Август.

Затылок, бритый как у солдата-срочника, все остальное так жерадикально: серьги (три в правом и пять в левом ухе), майка цвета заката надБорнео, штаны цвета хаки, еще одна серьга вдета в нижнюю губу, еще одна вбровь, сто против одного, что пупок у нее тоже проколот; в прихожей у Августстоят три пары одинаковых ботинок – высокая шнуровка, в каждой подошве лишнихпять кило, носить такое дерьмо с шиком могут только «ЖЖ»-феминистки.

Август и есть «ЖЖ»-феминистка.

Их с Лорой поцелуй совсем не похож на Лоринывоздушно-капельные поцелуйчики с г-жой Паникаровской, за ним просматриваетсяистория страсти, истончившейся, отставленной, но не вполне забытой.

– А это что за чмо? – спрашивает Август,презрительно отогнув окольцованную нижнюю губу.

– Это чмо – мой приятель, – Лора добродушноулыбается.

– Макс. Меня зовут Макс.

Я нахожу нужным подать голос, но больше всего мне хочетсясейчас вытащить «Глок» и направить его ствол на просторный лоб Август. Нет,лучше сунуть дуло ей в рот, чтобы пистолетная сталь соприкоснулась с серебромвысшей пробы, получится ли от этого соприкосновения то, что обычно случается сгубами самой Август, когда они встречаются с губами Лоры или девок, подобныхЛоре, -

felicidad.

Дурацкое слово застряло у меня в башке и перекатывается там,Лора – брюнетка, Август – блондинка, насколько я могу судить по ежику намакушке, в одной руке у меня клетка с Сонни-боем, в другой холст со старинойЧе.

Здравствуйте, девочки.

– Любовник, что ли? – Август жаждет конкретики.

– Не валяй дурака, какой же это любовник? – Лоравсе еще улыбается. – Я устала как собака и хочу принять ванну.

– Ты могла хотя бы позвонить… Что, если бы меня неоказалось дома?

– Отправилась бы к Самолетовой.

– Самолетова – сука, ты же знаешь, как я ее ненавижу! Ипотом, ты бы видела ее язык!

– И что же у нее с языком?

– Он теперь раздвоен, как у змеи. Ты помнишь Сталкера?Ну того, у которого тату-салон на Менделеевской? Он делает такие примочки запятьсот баксов.

– Режет языки?

– Да.

– Я бы отправила к нему большую часть своих знакомых. Впринудительном порядке.

Август наматывает круги вокруг Лоры.

;– Самолетова рискнула. Получилось неубедительно.

– Не думаю, что меня это бы остановило. Ее раздвоенныйязык… – Лора наматывает круги вокруг Август.

– Ты нарочно меня дразнишь! Ты ведь меня дразнишь, да?

– Конечно, милый!

– Я приготовлю ванну, принцесса.

– Будь добра…

– И ты расскажешь мне, что у тебя новенького. И как тыжила без меня.

– А как ты жила без меня?

– Скучала. А ты?

– И я.

Лора и Август стремительно сближаются, Лора ловит пальцамиподбородок Август, Август ловит пальцами подбородок Лоры, жить друг без друга –этим искусством они овладели в совершенстве. Жить друг без друга – единственноеискусство, которым можно овладеть. Август, несомненно, одна из составляющихжизни Лоры, о которой я ничего не знаю и не горю желанием узнать. И все же яспрашиваю о ней, как только мы остаемся одни, как раз в духе бритоголовойАвгуст:

– А это что за чмо?

– Это чмо – один из лучших фотографов Москвы…

…и лучше бы тебе заткнуться, милый. Это там, в Питере, тыпопсовый журналист, но твой статус ничего не значит здесь, в Москве, здесь ты –херня из-под ногтей, так что оставайся всего лишь моим приятелем, не самаяхудшая рекомендация, поверь.

– …и очень успешный. И очень высокооплачиваемый.

– Да. Я это понял.

Не по самой Август, в ее штанах, в ее дурацкой майчонкеАвгуст самое место на городской свалке, у морских контейнеров, где гниет рыбьятребуха. Но у Август шикарное бунгало, или, как принято говорить, –студия. Метров сто, никак не меньше.

Плюс второй уровень, на который ведет винтовая лестница.Вряд ли я когда-нибудь попаду туда, вряд ли меня туда пригласят, но и то, чтооткрывается взору сейчас, тоже впечатляет. Сплошная стеклянная стена вместоокон, остальные стены побелены в стиле греческой таверны, в нескольких местахиз них проступают хорошо отшлифованные валуны размером и формой напоминающиеголову сраного интеллектуала Пи; балки потолочных перекрытий как в каком-нибудьстароанглийском доме, с них свисают две кованые лампы на цепях, сомневаюсь,чтобы Август ими пользовалась. Пробковый пол, масса экзотических безделушек,которые даже в Москве не купишь, мечта среднестатистического тамагочи – вот чтотакое жилище Август.

Есть еще несколько картин, несколько кресел, несколькокофров, сваленных в углу, диван, обтянутый белой кожей, громадный телевизор,куча дорогой техники, заставляющей вспомнить об интерьерах фильма «СудьяДрэдд», зачумленная икона «Всех скорбящих радость», полуистлевший гобелен«Триумф Креста Господня», два кальяна в человеческий рост, два бонсая в ростмыши, японская жаровня, китайская ширма, венесуэльский гамак – и фотографии,фотографии.

Фотографии чудо как хороши, но это не делает Августпривлекательнее. Во всяком случае – в моих глазах.

– Не вздумай ничего здесь спереть, милый, –предупреждает меня Лора.

– Я и не собирался.

– Хотя она все равно ничего не заметит. Август – онатакая…

В голосе Лоры нет и намека на симпатию, но, может, так идолжна выглядеть истончившаяся страсть, почем я знаю?

– Август – вегетарианка, лепечет на пяти языках,разбирается в тачках, может просидеть под водой четыре минуты, чертовски хорошотрахается, выставлялась в Европе и терпеть не может разговоров об искусстве.