Англичане отрубили ей голову, использовав какпредлог религиозные распри. Ну разумеется, как же иначе? Так что проблема, скоторой столкнулась моя ученица, давно уже не нова.

Я дала ей отдохнуть и выспаться. А наутро,вместо того чтобы войти в маленькое святилище и поработать, используя известныемне ритуалы, повела ее с сыном погулять в рощице на окраине Эдинбурга. Там,покуда Виорель бегал между деревьями, она и рассказала мне обо всем, чтопроизошло накануне. Потом заговорила я:

– Сейчас – день, небо в тучах, и люди думают –там, за тучами, живет всемогущий Бог, который определяет наши судьбы. А тыпосмотри на своего сына, потом себе под ноги, прислушайся к тому, что звучитвокруг: здесь, внизу, – Мать: она – гораздо ближе, она приносит радость детям инаделяет энергией тех, кто ходит по Ее телу. Почему люди предпочитают верить вочто-то далекое и забывают о том, что доступно глазу, об истинном проявлениичуда?

– Я знаю ответ: потому что там, наверху, сидитнекто, скрытый за облаками, в неизреченной мудрости своей руководя и отдаваяприказы. А внизу мы вступаем в физический контакт с магической реальностью иможем сами выбирать, где окажемся, ступив шаг.

– Прекрасные и верные слова. Но ты уверена,что человек хочет этого? Что ему нужна эта свобода – самому определять, куданаправлять свои шаги?

– Думаю, нужна. Земля, по которой я ступаю,начертала мне странные пути, и они вели меня от городка в захолустьеТрансильвании до ливанской столицы, а оттуда – в город на островах, а потом – впустыню, и снова – в Румынию и так далее. От танцевальной группы – к бедуину. Ивсякий раз, когда ноги вели меня вперед, я говорила «да» вместо того, чтобысказать «нет».

– И что ты выиграла этим?

– Я могу видеть ауры. Могу пробудить Мать всвоей душе. Моя жизнь теперь обрела смысл, я знаю, за что борюсь. Но почему тыспрашиваешь? Ведь и ты получила важнейшее из дарований – искусство исцелятьлюдей. Андреа умеет пророчествовать и разговаривать с духами, я шаг за шагомсопровождаю ее духовное развитие.

– И что еще у тебя есть теперь?

– Радость от того, что я живу. Знаю, что я –здесь, что все есть чудо и откровение.

Виорель упал и разбил коленку. Афина кинуласьк нему, подняла, промокнула ссадину, подула на нее, приговаривая«ничего-ничего, сейчас пройдет». И мальчик вскоре уже снова прыгал и носилсяпод деревьями. Я решила использовать это маленькое происшествие как знак.

– То, что случилось с твоим сыном, когда-тобыло и со мной. А сейчас происходит с тобой тоже. Разве не так?

– Так. Только я не считаю, будто споткнулась иупала. Больше похоже, что я еще раз прохожу какое-то испытание, которое научитменя следующему шагу.

В такие мгновенья наставник ничего не долженговорить – ему остается лишь благословить своего ученика. Ибо, как бы ни хотелон избавить его от страданий, пути ему предначертаны и ноги его исполнены охотыидти по ним. Я предложила вечером вернуться в рощу – вдвоем. Она спросила, скем же оставить мальчика, но я уже подумала об этом. У меня есть соседка,многим мне обязанная, – она с большим удовольствием присмотрит за Виорелем.

* * *

В конце дня мы снова пришли на это место, а подороге говорили о том, что не имело никакого отношения к предстоящему намритуалу. Афина видела, что я сделала эпиляцию, и спрашивала, в чем преимуществанового средства. Оживленно обсуждали моды, прически, распродажи, движениефеминисток, поведение женщин. В какую-то минуту она произнесла что-то вроде «удуши нет возраста, и я не понимаю, почему нас так заботит бег времени», нототчас спохватилась и вновь заговорила о сущих пустяках.

И ей это было совсем нетрудно: подобные беседыиграют важнейшую роль в жизни женщины (мужчины, кстати, делают то же самое, нопо-иному и никогда в этом не признаются).

Но чем ближе оказывались мы к тому месту,которое я выбрала, – верней сказать, которое лес выбрал для нас, – темявственнее делалось присутствие Матери. У меня оно проявлялось в какой-тонепреложной, таинственной радости, всегда волновавшей меня чуть не до слез.Пришла пора остановиться и заняться делом.

– Собери немного валежника, – попросила я.

– Уже темно…

– Полная луна хоть и прячется в тучах, носвета дает достаточно. Обучай глаза – они даны тебе, чтобы видеть дальше ибольше, чем ты думаешь.

Она принялась собирать сухие ветки, то и делочертыхаясь, когда укалывалась об острые шипы. Прошло полчаса, и мы необменялись ни единым словом: я по-прежнему ощущала присутствие Матери иликующее чувство от того, что нахожусь здесь с этой женщиной, кажущейся иногдасовсем девочкой, которая доверяет мне и согласна сопровождать меня в этом поиске,непостижном порою человеческому разуму.

Афина была еще в состоянии отвечать навопросы. Так было и со мной до тех пор, пока я полностью не перенеслась вцарство тайны, где можно лишь созерцать, славословить, поклоняться, благодаритьи давать возможность своему дару проявиться.

Глядя, как Афина собирает валежник, я виделату девочку, какой и сама была когда-то, когда пустилась на поиски скрытогомогущества, сокровенных тайн. Жизнь научила меня совсем иному – могущество небывает скрыто, а тайное стало явным давным– Давно. …Увидев, что хворостудостаточно, я сделала ей знак остановиться.

Потом своими руками выбрала самые крупныеветки, положила их на кучу валежника. Как это похоже на жизнь – прежде чемразгорится огонь, хворост должен быть истреблен. Прежде чем высвободитсяэнергия сильного, нуж­но, чтобы слабый получил возможность проявиться.

Прежде чем понять могущество, которое носим всебе, и уже открытые тайны, нужно сначала сделать так, чтобы все поверхностное– ожидания, страхи, видимости и мнимости – сгорело дотла. Лишь тогда наступитто умиротворение, которым был сейчас объят лес: ветер чуть шумел в кронахдеревьев, сквозь пелену туч проникал свет луны, слышались шорохи – это вышли наночную охоту звери, исполняющие цикл рождения и смерти Матери и никем никогдане порицаемые за то, что следуют своим инстинктам, своей природе.

Я разожгла костер.

Ни ей, ни мне не хотелось говорить. Мы простонеотрывно смотрели, как пляшет пламя, смотрели, казалось, целую вечность, изнали, что в этот миг сотни женщин в разных уголках мира стоят у своих очагов –и не важно, если это никакой не очаг, а наисовременнейшая система отопления.Это – символ.