А несколько месяцев назад, когда ты в очереднойраз решила бросить работу и денежную, и престижную, я просто впала в отчаянье.Пошла в соседнюю церковь, хотела дать обет, помолиться Пречистой Деве, чтобы тывернулась к действительности, изменила свою жизнь, использовала возможности,которые так бездумно расточаешь и проматываешь… Я готова была ради этого навсе.

Я долго смотрела на образ Приснодевы смладенцем. И потом сказала так: «Ты ведь – тоже мать, знаешь, что происходит.Требуй от меня чего угодно, но только спаси мою дочь, потому что мне кажется –она неуклонно движется к гибели».

Руки Шерин, обнимавшие меня, напряглись. Онаснова заплакала, но – по-другому, не так, как раньше. Я изо всех сил стараласьовладеть собой.

– И знаешь ли, что я почувствовала в этот миг?Что Она отвечает мне. «Послушай-ка, Самира, – сказала Она, – мне тожеприходилось думать так. Долгие годы я страдала, потому что мой сын не слушалменя. Я беспокоилась за него, я считала, что он не умеет выбирать себе друзей,что не уважает законов, обычаев, веру, старших». Надо ли продолжать?

– Нет, я все поняла. Но все равно мне хочетсяпослушать…

– А под конец Дева сказала: «Но мой сын так ине послушался меня. И сегодня я этому рада».

Бережно и осторожно, поддерживая ее голову,лежавшую у меня на плече, я высвободилась и поднялась.

– Вас надо покормить.

Пошла на кухню, приготовила луковый суп – изпакета, разумеется, – согрела хлеб, испеченный из бездрожжевой муки, накрыла настол, и мы пообедали вместе. Говорили о пустяках, но в такие минуты милыенезначащие слова объединяют семью и как-то по-особенному подчеркивают уют дома,за окнами которого буря выворачивает деревья и сеет разрушение. Конечно, подвечер моя дочь и мой внук уйдут, чтобы опять лицом к лицу встретить ветер,гром, молнии, – но таков был их выбор.

– Мама, ты сказала, что сделала бы для менявсе что угодно, да?

Ну разумеется. Если нужно, я пожертвовала быдля нее жизнью.

– Ты не думаешь, что и я должна была бысделать для Виореля все, что будет нужно?

– Я думаю, это инстинкт. Но не только – этоеще и наивысшее выражение нашей любви.

Она продолжала есть. А я подумала-подумала, новсе же не смогла сдержаться:

– Можно дать тебе совет? Будет суд, отец готовпомочь тебе, если пожелаешь… Но ведь у тебя есть влиятельные друзья. Я имею ввиду этого журналиста. Попроси его напечатать твою версию событий. Газеты многопишут о преподобном Баке, и в конце концов последнее слово останется за ним.Люди признают его правоту.

– Значит, ты не только принимаешь то, что яделаю, но и хочешь мне помочь?

– Да, Шерин. Даже если порой я не понимаютебя, даже если страдаю, как, должно быть, страдала всю свою жизнь ПречистаяДева. Хоть ты и не Иисус Христос, но тоже несешь миру что-то очень важное, апотому я – на твоей стороне и хочу, чтобы ты одержала победу.

Афина появилась в ту минуту, когда ялихорадочно правил то, что в идеале должно было стать репортажем о событиях наПортобелло-роуд и о возрождении Богини. Дело было тонкое – очень, я бы сказал,деликатное.

У бывшего зернового склада я увидел женщину,которая говорила: «Вы – можете! Лишь делайте то, чему учит Великая Мать, –верьте в любовь, и начнутся чудеса!» И толпа соглашалась с ней. Однако все этоне могло продолжаться слишком долго, ибо нам выпало жить в такое время, когдарабство сделалось единственным способом обрести счастье. Свобода сужденийтребует немыслимой ответственности, за-ставляет,работать и приносит с собойстрадание, сомнение, тоску.

– Нужно, чтобы ты что-нибудь написал обо мне,– сказала она.

Я отвечал, что нам следует немножко подождать,потому что уже через неделю дело умрет само собой, но что на всякий случай яуже приготовил вопросы о сути Женской Энергии.

– Сейчас стычки и скандалы интересуют лишьжителей квартала и таблоиды: ни одна серьезная газета не напечатала об этом нистрочки. В Лондоне нечто подобное происходит на каждом углу, и привлекать кэтому внимание крупных изданий было бы неразумно. Самое лучшее – неделькидве-три вам не собираться.

Но я считаю, что дело с Богиней – еслиотнестись к Ней с должной серьезностью, которой Она вполне заслуживает, –способно побудить очень многих людей задать очень важные вопросы.

– Тогда, за ужином, ты сказал, что любишьменя. А сейчас, как я понимаю, не только отказываешься помочь, но и просишьменя отречься от того, во что я верю?

Как мне было толковать эти ее слова? Можетбыть, она наконец приняла то, что я предложил ей в тот вечер, то, чтопреследовало меня ежеминутно и неотступно? Ливанский поэт сказал, что даватьважнее, чем получать. Что ж, это мудро, но я-то считал себя частью такназываемого «человечества», и у меня есть слабости, и бывали минутынерешительности, и меня охватывало желание стать рабом собственных чувств,предаться им, ни о чем не спрашивая, не желая даже знать, взаимна ли эталюбовь. Пусть лишь позволят любить себя – ничего другого не требуется. Уверен,что Айя-София согласилась бы со мной целиком и полностью. Афина возникла в моейжизни уже года два назад, но я боялся, что она продолжит движение и скроется загоризонтом, не дав мне возможности пройти с нею вместе хотя бы часть пути.

– Ты говоришь о любви?

– Я прошу тебя о помощи.

Что делать? Обуздывать порывы, сохранятьхладнокровие, не торопить события, чтобы в конце концов те просто перестали бысуществовать? Или сделать давно назревший шаг – обнять ее, защитить от всехопасностей?

– Я хочу тебе помочь, – ответил я, хотя вголове моей настойчиво звучали слова: «Не заботься ни о чем, я думаю, что люблютебя». – Прошу тебя, доверься мне, я сделаю ради тебя абсолютно все. Я дажескажу тебе «нет», когда сочту это нужным, рискуя при этом, что ты не поймешь.

И рассказал, что редактор предложилопубликовать серию материалов о пробуждении Богини и среди прочего – интервью сней. Поначалу это казалось мне очень удачной идеей, но сейчас я понимаю, чтолучше немного выждать.

– Ты либо хочешь выполнять свое предназначениеи дальше, либо защищаться. Знаю, ты уверена, что твое дело – важнее того, каконо выглядит в глазах других. Ты согласна со мной?

– Я думаю о своем сыне. Каждый день у негонеприятности в школе.